Иронично, правда?
– Весьма.
– Потом всё решили дальнейшие успехи. Мне удалось увеличить мощность жерновов, заряд питания гравиботинок, потом мы с коллегами доработали силовые поля… Словом, все на благо Партии, никаких фундаментальных исследований. О них я заговорил, только когда заслужил безупречную репутацию и доказал, что совсем не похож на отца, а инцидент с шахтой забылся.
Мы молча идем по узкому коридору, отличающемуся от жилого лишь сухими стенами и целой штукатуркой. Я решаюсь наконец задать вопрос.
– Петр Аркадьевич, а зачем вашему НИИ все это время была нужна слизь?
– Хороший вопрос, Одинцов. Итак – физика многомерных пространств. Ты знаешь, что мы живем среди четырех измерений: длина, ширина и высота вот этого, допустим, коридора плюс время. Но Гигахрущ охватывает гораздо большее количество измерений и невидимых нашему глазу пространств.
– Спасибо, это я еще в учблоке узнал, – вежливо откликаюсь я. – А вот сли…
– А слизь обладает способностью смешивать эти измерения, – невозмутимо продолжает Вихров. – Давай по порядку. Слизь – это смесь сложных молекул, состав которой не поддается точной идентификации. Это ты тоже знаешь. Но иногда, у некоторых ее видов, связи в молекулах не подчиняются физическим законам.
– То есть?
– То есть мы знаем, что между углеродно-водородными связями в молекуле, допустим, этанола, должен быть определенный угол – он всегда одинаков, потому что это непреложный закон физики. Мы ведь знаем?
– Допустим, – невольно копирую я его.
– А здесь – нет! Эти углы неправильные! – оживленно разводит руками Вихров. – Или, возможно, правильные – но в каких-то других измерениях. В некоторых видах слизи присутствуют неизвестные… м-м-м… допустим, фундаментальные силы, которые мы не можем определить. Нашего четырехмерного восприятия и убогого инструментария не хватает, чтобы вычислить, что именно заставляет эти молекулы принимать конкретно такую форму.
– Странно, что в нашем НИИ никогда этого не изучали.
– Странно, что ваш НИИ вообще все еще стоит, – печально усмехается профессор.
Мы молча проходим через очередную гермодверь и оказываемся в тоннеле, подобных которому я не видел раньше. Идеально круглый в сечении, не меньше двух этажей в поперечнике, он простирается в обе стороны от нас и заворачивает где-то вдалеке почти незаметно для глаз. Через тоннель тянется странная труба, утыканная какими-то датчиками и экранами.
– Потребовалась вся моя жизнь, чтобы вернуть НИИГРАВ к настоящей науке, – гордо заявляет Вихров. – Десять гигациклов я боролся за этот проект с партийными крючкотворами и наконец выбил разрешение. Еще столько же ушло на постройку. Заметь – для этого использовали готовый тоннель, прогрызенный в Хруще червем-бетоноедом.
– Так они существуют?!
– О да! Но встречаются крайне редко. Этот был последний из известных – ликвидаторы перемололи его двенадцать гигациклов назад. Из тридцати человек вернулись шестеро.
– А что это за труба?
– Труба?! – Лицо профессора обиженно вытягивается. – Это, Павел, основа будущего научного прорыва – Большой Ускоритель Слизи!
* * *
Шестьсот этажей, разделяющие НИИГРАВ и мой родной блок, я пролетаю на скоростном лифте, пританцовывая от нетерпения. Ласково ощупываю в кармане выданную Вихровым ключ-карту от этой блестящей кабины, слушая мерное жужжание тросов – уж не чета скрежету старой развалюхи, с риском для жизни таскавшей меня раньше на работу.
Выхожу в соседнем блоке, теперь пройти через коридор, подняться по лестнице – и я дома. Света уже должна быть в ячейке, предвкушаю на ужин праздничный красный концентрат со щепоткой мха… Может, даже подлестничников нажарит, если дядя Витя насобирал. Он у нас самый везучий грибник на этаже.
Голова пухнет от поведанного Вихровым. Не терпится пересказать все Свете. О скрытых измерениях, исграве, бетоноедах, молекулярных связях и физике слизи. Мы все это время занимались ерундой – «командированные» из НИИГРАВа на самом деле изучали слизь, пока «наши» варили из нее пищебрикеты, антибиотики и говняк.
На лестничной клетке вижу толпу людей. Гермодверь на этаж закрыта, над ней горит желтая лампа. Черт. Значит, зачистка. Только что был Самосбор – хорошо еще, что на лестницу не вылился. Что ж, не я один задержался на работе. Мужики в комбезах курят папироски – по синему дыму вижу, что не сигареты, а махра, самопальное курево из сушеной плесени. Да что ж у нас за этаж такой, ни у кого нормальных продуктов нет, все подлестничным кормом перебиваются!
– Скоро закончат, – добродушно кивает мне Костя – молодой парень с длинными патлами, средний из братьев-панков. – Самосбор махонький был. Вот если б на полчаса раньше – аккурат бы попали, могли бы даже до двери не добежать. Сейчас эти дожгут, и все…
– Опять гарью на весь коридор провоняет, – ворчит тощий мужик, затягиваясь сигаретой.
– Лучше дышать гарью, чем купаться в жиже, – резонно замечает Костя, досмаливая папиросу. Вещмешок на его плече звякает. Мужики с интересом на него косятся.
Все знают, что Костя – Поисковик. Шляется по Хрущу, разыскивая заброшенные этажи, еду, инструменты, диковинки и прочее. Это вообще-то незаконно, но никто не сдает Поисковиков, потому что у них всегда есть куча полезного. А у Кости еще и расценки в разы дешевше, чем в ГнилоНете. Он мне на прошлую годовщину со Светой банку тушенки подогнал.
Только хочу сказать Косте, чтоб они вечером не шумели, как гудение огнеметов в коридоре замолкает. Поворачивается вентиль. Мы протискиваемся на этаж, кашляя от гари, разбредаемся по ячейкам, не глядя на ликвидаторов. Костя что-то говорит мне, но я убегаю – ОВС еще не хватало. Никогда не выхожу в коридор раньше, чем через три часа после зачистки. Все еще помню родителей.
Вваливаюсь в ячейку, вытирая холодный пот. Запираю герму, прислоняюсь лбом к холодной стали, считаю до двадцати, глубоко дыша – успокаиваюсь. Все позади, я в безопасности. Дома. Окликаю Свету. Тишина. По привычке пугаюсь, но отбрасываю в сторону жуткие мысли. Опять задержалась.
Ну, раз так – готовлю ужин. Разогреваю красный концентрат, нарезаю в него мох, даже наливаю по полкружечки чайного гриба. Подумав, достаю давно припасенную бутылку спирта. Бреюсь, причесываюсь, жду. По десятому разу слушаю дебильные частушки.
– Бригадир наш среди сменыЗаорал «Е… рот»,Глядь – в глазах поплыли стены,Начался Бетонворот!
Паша, пообещай, что накопишь на новый приемник. Будешь вкалывать, барыжить и экономить. А лучше – выбьешь у клятой Партии жилье на другом этаже. И попросторнее.
Проходит час. Я меряю ячейку шагами, прикидывая, что еще могло случиться. Застрял лифт. Не вышло на смену трое, будут дорабатывать допоздна. Зашла к подруге… Нет, предупредила бы.
Плюнув на ОВС, выхожу за гермодверь. Нервно топаю через коридор туда и обратно, обходя пятна копоти. Меня окликает дядя Витя. Подхожу к нему, он протягивает мне маленькую потрепанную корочку. Светино удостоверение.
– У вашей гермы лежало, – тихо роняет он. – Там, видно, слизи не было, и не жгли. Вот и сохранилось.
– Она, наверное, обронила… – выдавливаю я. – Может, утром…
Доходит, что тогда бы ее не пустили на работу. Дядя Витя
