прожил ещё шесть.
То ли талой воды жесть.
То ли бог есть.
***
Господи, тебя
цитируем каждый день,
каждый час, минуту, Боже.
***
Как под ветром дождь, под звездой река,
вот и мы колеблемся, дорогая, от
северного до южного позвонка.
***
Умылось дождём лето.
Из хижины выходят женщины.
Все красивы.
***
Мужчина пахнет сигарой.
Женщина пахнет кофе.
Дети пахнут бананами.
***
Стреляют в окна.
В дыму лица.
Улица матерится.
***
Ах ты, сука-весна, растревожила,
а я думал, что всё уже прожил я.
Не курю и полгода тверёзый я.
Застрели меня почкой берёзовой.
***
Война кончится –
патроны останутся.
***
Как волчица, в небо завывала:
–Боже, отпусти мои грехи!
Бородатых я не целовала,
я читала ихние стихи.
***
Лето в этом году
было хмурой осенью;
птицы хрипели в дуду,
слезоточил какаду,
не уродило просо.
Ждали большого солнца
в объективе плачущие японцы,
на мусорном баке кошка,
из серебра ложка,
женщина в парчовом кокошнике;
гортань выкатывающая «О!
Какие знакомые лица!»,
чмо, уже готовое похмелиться.
На завалинке с Cэмеlом на губе деды,
пересчитывающие победы.
Местная идиллия
Женщина лежит на песке,
в полоску бёдра,
из какой-то ржавой трубы
ползёт паук.
Матушка несёт с водой вёдра,
вёдра не носит внук,
он программист по жизни,
частота звуков – его отчизна
и тризна.
Отцвела поляна роз,
леса юдоль.
Кем-то стрижена под ноль,
каким-то держателем коз.
***
Ни покурить, ни бухнуть, ни прилечь там,
Боже, в твоём глубоко бесконечном.
***
Глоток воздуха строчке
и нужен, быть может,
чтоб читатель успел продышать:
«О Боже…»
***
Белая девушка
и красный негр,
бой из Японии,
гей из Якутии,
где 10 месяцев – снег
и нет хунты;
из Штатов старушка,
похожая на панду,
из Венгрии
юная Лолит
(298 человек,
включая стюардесс
и тех, кто рулит).
Самолёт не падает,
потому что летит
в туманность Мега,
в созвездие Лит.
***
Кричит птица
в пустом саду.
Кто-то рассыпал цветы.
***
На земле стало больше
на одного человечка.
Или кому-то надо уходить?..
***
Стряхнув с одежды
полевых друзей,
иду домой.
***
Устав от всех земных дорог,
облокотясь на облака,
не зная язвы и греха,
бухает Бог.
Прелюдия
И вот, в какой-то год обычный,
в какой-то необычный год,
в таком рождаются да Винчи,
Бах, Моцарт, Пушкин, Элиот,
войдёт, как в храм входил язычник,
как варвары врывались в Рим,
летят к чертям его привычки,
стихи, зачёты, сказки Гримм.
Она уже в кафе вокзальном
пьёт кофе с жёлтым пирожком.
Несёт в издательство скандальный
стихи Серёжа Чудаков.
Она уже в кафе вокзальном
заказывает бутерброд,
листает лета расписанье,
вступает в варвары. И вот,
Тамара, Анна, Марианна,
быть может, Данта идеал,
она приснилась Модильяни,
и он портрет её писал.
Её лицо в простом овале
в Дружковке видели уже,
ей посвящает гениальный
сонет непризнанный А.Ж.
И солнце щедро засыпало
в гардины солнечный инжир,
когда она входила в спальню,
и дверь захлопывала в мир.
***
Доживаю время,
которое уже прошло.
Не нужны туфли.
Экхарт. Прислушайтесь
И лавкам пустым
я буду рассказывать о
том, что, прислушайтесь, есть
Он.
***
Живу просто,
как в слове буквы.
Дар по росту,
бог по обувке,
по губам окурки.
***
Переведём, поставим и сыграем
на сцене или
на улице, в себе, в едальне…
Всего, Шекспир Уильям.
***
Лица, порезанные глазами,
улетающих с холстов
женщин Модильяни.
***
Пальцем не размажешь,
ножом не соскребёшь,
под солнышком оранжевым
живи, пока живёшь.
***
Начнём с Ваших ног,
умирая со страху.
Смерть есть Бог,
по Баху.
Вас взбодрит виски?
Яйца афроамериканского какаду?
С пивом вчерашняя пицца?
Человек спит на ходу,
по Ницше.
Меня окрыляет
открытый Ваш текст,
игральница на флейте.
Музыка тоже секс,
по Фрейду.
***
Вокруг опального Аввакума вакуум.
Ладный цвет у опавшего ландыша.
Расслабляйте весь ваш умытый ум,
не ищите в радуге смысла –
радуйтесь.
Гребцы
Вода, лодка,
вёсла,
руки, спины.
***
Тихая, как одуванчик с пушистыми головками,
сидит пожилая пара
в тупике коридора районной больницы.
***
Красные вишни.
Красные помидоры.
Отчаянная быстрота.
Загораем
Панама для очков.
Панамки для грудей.
Шнурок для попки.
***
Если тебе тесно во Вселенной,
превратись в бабочку.
И если не взмахнуть крыльями
под ладонью,
стань грязью
под своими ногтями.
Т.Г. Шевченко. Река
Ревёт безумная река,
и ветер бьёт о берег волны,
то ищет он под небом волю,
то воет в листьях ивняка.
Без паруса и без компаса
ущербный месяц на волне
то загорался, то бледнел,
то пропадал, то появлялся.
Но чуть к рассвету – стало тише,
и заново рождался мир.
Молчала утренняя птица,
и человек не говорил.
***
Большой дождь
копошится в листьях.
Лепестки роз на земле.
***
Сегодня ел томаты
под солнечным маслом.
Спасибо, женщина!
***
Переливается кровь моя
в молекулу насекомого.
Звенит, красная!
Тридцать три ступеньки
Отрекаюсь – глаз твоих в высоком зеркале шкафа –
не было,
листьев липы, орущих об утре в открытую раму, -
не было,
чашки с горячим чаем и красными розами, на крутых
боках растущих её, – не было,
визга снаряда, радостной сукой вырвавшегося из
крепких креплений орудия, – не было.
Тридцать три ступеньки в пустое небо.
***
Сижу, жду,
когда поспеет виноград.
Отворил рот.
Поэтесса
Кривые искры в глазах.
Сок бежит из сосцов.
Хочет всё небо.
***
Повторять Паганини –
воздух пилить
платком.
***
Просыпайся, просыпаясь!
К лону, по груди, стекает
дождь божественный, Даная!
***
Пиши и выбрасывай,
пока не надоест
писать
