и Швеция, не говоря уже о Финляндии, которая действительно функционировала как "член-корреспондент" советского блока с 1948 года. Это означало провозглашение фундаментальных изменений в союзнической политике советского блока. Отныне правило гласило: "Кто не против нас, тот с нами". Новая политика была призвана в первую очередь привлечь на свою сторону страны третьего мира в борьбе между двумя военно-политическими блоками за приобретение экономического и политического влияния в этих регионах, возникшей в середине 1950-х годов. Хотя сама теория двух зон была вскоре забыта в советском блоке, сама новая стратегия оставалась в силе вплоть до окончания холодной войны.
Что касается создания Варшавского договора (ВД), то я подчеркиваю важность многостороннего характера советского блока, поскольку Хрущев хотел создать реальный блок из зависимых от Москвы государств в Восточно-Центральной Европе. Следуя организационной модели НАТО, ЗП послужила прекрасной основой для продвижения новой политики советского руководства, направленной на повышение репутации сателлитов в области международной политики. Если раньше на Западе их считали не более чем полуколониями Советского Союза, то теперь они формально стали равноправными членами могущественного военно-политического альянса, возглавляемого ядерной сверхдержавой. Это ознаменовало начало многосторонности советского блока, которая привела к постепенной эмансипации восточно-центральноевропейских государств по трем направлениям, о чем уже говорилось выше. Все это также опровергает традиционные взгляды, согласно которым формирование ЗП служило в первую очередь для установления более жесткого контроля над союзниками.
В связи с венгерской революцией 1956 года я выдвинул несколько новых тезисов, первый из которых заключается в том, что современные знания о советских намерениях позволяют сделать вывод, что судьба революции была предрешена к 22 октября, за день до ее фактического начала. Семя окончательной катастрофы было посеяно в требовании свободных выборов, которое уже было одним из шестнадцати пунктов, составленных студентами Технического университета в Будапеште, и стало всеобщим требованием в течение нескольких дней.
Другое утверждение заключается в том, что первая советская интервенция 24 октября была ошибочным шагом, поскольку в тот момент руководство Москвы имело реальную возможность принять иное решение. В частности, они могли применить польский сценарий, воздержавшись от советского военного вмешательства. Однако, направив войска в Будапешт, они добились прямо противоположного: не быстрого умиротворения, а перерастания спорадических вооруженных действий в масштабную антисоветскую освободительную войну, не имеющую аналогов в истории советского блока. Вторая советская интервенция 4 ноября, однако, была неизбежным следствием первой.
На заседании Президиума КПСС 23 октября, когда было принято роковое решение, этот вариант был предельно ясно представлен Анастасом Микояном, ключевым членом советского руководства и тем, кто лучше всех знал венгерскую ситуацию. Он предложил избежать использования советских войск и вместо этого сделать Имре Надь премьер-министром, поручив ему восстановление порядка с помощью местных сил. Из рационального предложения Микояна, хотя оно и было отклонено его коллегами по президиуму, я вывел доктрину Микояна, которая не что иное, как заложила основу будущей советской стратегии управления кризисом в случае возникновения серьезного кризиса в одной из стран советского блока. Это означало, что сначала нужно было найти политическое решение по восстановлению порядка (если потребуется, то и с использованием вооруженных сил), которое выполнялось бы только местными силами, чтобы любой ценой избежать советского военного вмешательства. Хотя предложение Микояна по этому поводу было отклонено в 1956 году, советские лидеры хорошо усвоили этот урок. В своей стратегии урегулирования кризисов во время последующих конфликтов они всегда стремились изначально и инстинктивно использовать эту доктрину - в Чехословакии в 1968 году в течение восьми месяцев, а в Афганистане в 1979 году - более полутора лет. Хотя эти попытки в конечном итоге не увенчались успехом, первое успешное применение доктрины Микояна произошло в декабре 1981 года, когда генерал Ярузельский ввел военное положение в Польше.
Что касается роли Соединенных Штатов, то я отмечаю, что знаменитое послание Джона Фостера Даллеса от 27 октября 1956 года привело к смене парадигмы американской внешней политики. Хотя обычно подчеркивается его роль в умиротворении Советов, заявление "Мы не рассматриваем эти страны как потенциальных военных союзников" имело историческое значение. До этого все официальные заявления администрации Эйзенхауэра в отношении советских стран-сателлитов основывались на предположении, что если эти государства обретут независимость, то это будет означать их присоединение к западному миру, что в данном контексте автоматически означало членство в НАТО. Поэтому заявление о том, что Соединенные Штаты не рассматривают эти государства в качестве потенциальных военных союзников, фактически означало отказ от своей прежней позиции и начало процесса, определявшего политику США в последующие десятилетия, процесса, который в конечном итоге избавился от двуличного характера американской внешней политики, очистив ее от остатков освободительной пропаганды.
Касаясь роли Организации Объединенных Наций, отмечу, что реальное столкновение противоположных точек зрения в ООН, вопреки прежним интерпретациям, происходило не между западными державами и Советским Союзом на заседаниях Совета Безопасности, где высказывания обеих сторон предназначались прежде всего для публичного потребления, а за кулисами, в ходе секретных переговоров между представителями США, Великобритании и Франции. Готовясь к военным действиям на Ближнем Востоке, англичане и французы сначала пытались блокировать любые шаги по венгерскому вопросу. Затем, как только 31 октября была созвана чрезвычайная сессия Генеральной Ассамблеи ООН для обсуждения Суэцкого кризиса, они резко изменили тактику и стали добиваться переноса венгерского вопроса из Совета Безопасности на чрезвычайную сессию Ассамблеи, где, как они надеялись, одновременное рассмотрение двух агрессий приведет к смягчению осуждения, которому они подвергались. Этому успешно препятствовали Соединенные Штаты, сосредоточившиеся на урегулировании Суэцкого кризиса до второй советской интервенции 4 ноября, когда представитель США сам организовал передачу венгерского вопроса на рассмотрение ассамблеи.
Что касается роли Суэцкого кризиса, то я утверждаю, что он не оказал никакого влияния на исход венгерской революции. Разлад между западными державами облегчил жизнь Советам, но можно с уверенностью сказать, что и без Суэцкого кризиса они проводили бы аналогичную политику. Для Соединенных Штатов это просто послужило удобным предлогом, чтобы объяснить, почему после многих лет освободительной пропаганды они не в состоянии оказать даже минимальную поддержку восточноевропейскому народу, поднявшемуся на борьбу за освобождение от советского господства.
30 октября 1956 года Президиум КПСС принял решение о том, что советские войска могут быть выведены из Венгрии. Эта удивительная информация, обнародованная в середине 1990-х годов, вызвала научную дискуссию о реальном значении этого "предложения". Хотя некоторые ученые интерпретируют его как готовность Москвы отказаться от Венгрии, моя твердая позиция заключается в обратном: полный вывод советских войск был бы максимальной политической уступкой, на которую был готов пойти Кремль, при условии, что правительству Надь удастся (1) консолидировать ситуацию, сохранив коммунистическую систему, и (2) сохранить членство в советском блоке. Таким образом, предполагаемым
