где-то в компаунде Черепа, голую и мокрую. Запах пороха, крови и дыма наполняет воздух, отчего комок в горле становится еще толще, чем он есть. (Примеч.: Компаунд — огороженная территория вокруг жилья европейца.)
Мои ноги волочатся по земле, пока двое людей Черепа тянут мое слабое тело вперед, мои руки лежат у них на плечах и крепко обхватывают их шеи. Они пахнут потом и сигаретами, мочой и кровью. Застонав, я поднимаю голову и вздрагиваю, когда острая боль пронзает мой позвоночник. Замечаю окно, маленькое и зарешеченное, но я все равно смотрю в него. Кажется, уже утро. Позднее утро. Как долго я здесь? Не знаю. Меня приковали к деревянному стулу и поливали водой каждый час в течение нескольких недель. Может быть и больше. Может быть значительно меньше.
Всхлип вырывается из моего горла, и я снова опускаю голову. Закрываю глаза, чтобы не смотреть на их дурацкие ботинки.
Я ненавижу Джордана Хастела.
— Он прикончит тебя, — хриплю я, мое горло пересохло и саднит.
Мужчины замедляют шаг, и один из них, кажется, начинает ржать. Съежившись, я поворачиваю голову влево и смотрю на мужика. Его зеленые глаза превращаются в щелочки, а темные кустистые брови разглаживаются.
— И кто же? — спрашивает он, и его радужки блестят от восторга.
— Джай. — Я делаю резкий вдох и пузырь воздуха ударяет под ребра. — Он разорвет тебя пополам.
Он откидывает голову назад и громко смеется.
— Я рада, что хоть одному из нас весело, — невозмутимо говорю я, опуская голову.
— Слыхал че, Колин? — спрашивает он человека справа от меня.
— Что она сказала?
— Она сказала, что он прикончит нас.
Колин издает глубокий смешок.
— Кто же?
— Стоун и его шайка весельчаков.
Они смеются вместе, гогоча, будто это самая смешная вещь, которую они когда-либо слышали. Пока они ржут, Колин хватает мой набухший сосок большим и указательным пальцами, заставляя меня шипеть сквозь стиснутые зубы.
— Ты ему не брат. Ты не член семьи. Он не вернется за тобой.
Вот тут он ошибается. Я очень большая часть семьи Джая. Я — Королева своего короля, сердце для его бриллианта и гребанный черенок для его лопаты. Я — чертова зефирка в его горячем шоколаде! Джай показал мне любовь, и научил меня любить. Он протащит себя через ад и высокие воды ради меня, и когда настанет тот день, когда он разрушит стены и снесет крышу с этой дерьмовой дыры, все увидят, насколько я ценна для Джая Стоуна.
Колин ослабляет хватку на моем соске, и я падаю, позволяя двоим снова принять весь мой вес.
— Посмотрим, кто будет смеяться, когда он разорвет тебе глотку, — бормочу я, закрывая глаза.
Я вскрикиваю, когда меня отбрасывает в сторону, и распахиваю глаза. Я отскакиваю от бандита слева и отчаянно ― и на удивление успешно ― хватаю его за рубашку. Я держусь прямо, хотя ноги дрожат под собственным весом. Когда в последний раз я ела? Я поднимаю голову, чтобы в первый раз взглянуть на Колина, и он абсолютно ужасен. Мне требуются все силы, чтобы не съежиться от его страшного покрытого татуировками лица. Слезы и паутина, черепа и умирающие розы… как он мог заставить себя сотворить такое?
Колин наклоняется вперед, черная рубашка туго обтягивает его грудь, и тычет длинным толстым пальцем мне в лицо.
— Никто не придет за тобой. Ты этого не стоишь. Не такая мерзкая шлюха, как ты.
Мерзкая шлюха? Я? Я невольно ухмыляюсь.
— Как и твоя мамаша.
Его левый глаз задергался. Ой-ой. Думаю, никому не позволено говорить плохо о дорогой мамочке. Я радостно улыбаюсь, а он смотрит на меня. Не двигаясь. Очевидно, он размышляет, хочет ли он ударить меня по лицу или нет.
— Ты меня слышишь? — поддразниваю я, качнувшись вперед. — Я же сказала, как и твоя ма…
Он откидывает руку назад и хлопает меня по губам. Я кряхчу, огонь отбрасывает мою голову в сторону, и я падаю на пол. Его приятель бросается вперед, прижимая руки к широкой груди Колина.
— Колин, успокойся. Череп сказал нам не…
— …прикасаться и пальцем к девушке, если я не скажу.
У меня кровь стынет в жилах. А вот и он. Виновник торжества. Я смотрю на него, как он неторопливо идет к нам, накидывая тонкую металлическую цепочку на шею сзади. Череп.
— Это ведь не такое уж и сложное правило, верно?
Он выглядит… чистым… в черном костюме-двойке, рукава белой рубашки закатаны до локтей, обнажая бесконечное количество татуировок. Я сосредоточилась на татуированных руках, когда он опустил их и сжал в кулаки.
Колин громко сглотнул. Ушлепок.
— Нет, сэр.
Юмор покинул Черепа, и мой желудок свернулся.
— Тогда, пожалуйста, объясните мне, почему у моей пленницы — той, что я специально вас просил не трогать, — изо рта течет кровь?
Колин указывает на меня, и я облизываю губы.
— Она не уважает мою матушку.
— Ох, она не уважает твою матушку? — Череп имитирует шок, подходя ближе к Колину. Я пячусь назад, не желая быть рядом с ним, пока он сокращает расстояние. — Как твои чувства? Они в порядке?
Мужик, что держал левую сторону моего тела, наступает мне на пальцы, и я шиплю, вытаскивая их из-под его ботинка. Я хмуро смотрю на него и встречаю его взгляд. По коридору разносится рычание, и это привлекает мое внимание. Мои пальцы больше не болят. Зрелище передо мной выходит на первый план. В ту короткую секунду, когда мое внимание было уже на Черепе, тот уже поставил Колина на колени. Я задыхаюсь, прижимая пальцы к губам. Я встречаюсь со взглядом Черепа, и он улыбается мне, медленно приподнимая уголки губ.
— Как ты держишься, Киса, — небрежно спрашивает он, держа Колина за подбородок. — Наслаждаешься своим пребыванием? Как еда?
Я стискиваю зубы.
— Трахни себя.
Череп наклоняет голову, его глаза вспыхивают весельем.
— Трахнуть себя, а?
— И свою мать.
Череп смеется, обнажая красивые белые зубы.
