class="p1">— Вот прочтите-ка, пожалуйста, — торжественно протянул я ему увесистую папку.
— Что это? — вскинув на меня глаза, весело спросил Иван Иванович.
— Ваши рассказы, — в тон ему ответил я, и в ту же секунду заметил, как с лица моего друга мгновенно сошла улыбка.
— Мои рассказы?! — строго взглянул он на меня. — Странно! Ну, да ладно. Оставьте. Прочту.
Ирпеньев закурил свой любимый «Памир», опустил глаза и надолго замолчал. В тот день впервые, кажется, за время нашей дружбы разговор у нас не клеился. На мои вопросы Иван Иванович отвечал сухо, односложно и даже неохотно. А когда я уходил, он попросил зайти к нему через недельку.
Тянулась она томительно долго. Все это время я жил в какой-то смутной тревоге. Ощущение было такое, будто я в чем-то провинился, за что неотвратимо должно было последовать наказание.
И вот спустя неделю я снова у знакомой двери и снова справа вверху нажимаю на кнопку электрического звонка.
Дверь открыла жена змеелова.
— Входите смелее, — пропуская меня в комнату, проговорила она. — Иван давно уже ждет вас.
Я вошел в знакомый кабинет, в котором плавал синий сигаретный дым. Сам хозяин стоял в проеме балконной двери и курил, выпуская на улицу дым, но ветер упорно загонял его в помещение.
Услышав мои шаги, Ирпеньев повернулся, холодно кивнул в знак приветствия и потушил о пепельницу окурок. Там же на столе, рядом с пепельницей, лежала папка с рассказами змеелова. Никогда я не видел его таким печальным, таким расстроенным, как тогда.
Я приготовился было расспросить, в чем дело, но он опередил меня.
Усаживаясь напротив, на другом конце стола, Ирпеньев сказал:
— Я всегда считал, что мы достаточно хорошо знаем друг друга, а вот… оказалось, что знаем, да не очень. Скажете, разве я похож на какого-нибудь афериста, проходимца или захребетника, на человека, который стремится погреть руки за счет другого или примазаться к чужой славе?
— Да что вы! Я далек… — едва успел я вымолвить несколько слов в свое оправдание, но змеелов даже не обратил на них внимания.
— Конечно, есть люди, — продолжал он, — готовые влезть в соавторы чужого открытия, крупного научного труда, изобретения, бесстыдно, не моргнув глазом, поставить свое имя под чужим литературным произведением. Вот такому бы эти рассказы! На седьмом небе был бы от радости. Но ведь я-то — другого поля ягода. Я считаю, что в дружбе должна быть честность и чистота. Иначе это — не дружба. Как же я могу присвоить чужие рассказы, если я не писал их?
— Но вы же рассказывали…
— Э-э, братец, нет!.. Одно дело — рассказывать, другое — писать. Мало ли что можно намолоть языком-то… А вы — да, действительно, писали. Поди, тонну бумаги извели и не меньше ведра чернил. Так что, — змеелов сделал паузу, взял папку со стола и протянул мне, — такую жертву от вас я принять не могу.
«Что же делать с нею? — подумал я о папке. — Положить на стол и уйти? Нехорошо. Можно дружбу порвать». И снова стал думать, но ни к какому решению так и не пришел.
Спросил у Ирпеньева. Тот сказал:
— Что хочешь, то и делай. Можешь издать, но только… под своим именем.
Я стал возражать.
— Зря горячишься, — потеплевшим голосом сказал Иван Иванович. — Надо учиться у классиков, ну… хотя бы у Лермонтова, например. Ведь издал же он дневник Печорина под своим именем и даже в предисловии к роману об этом рассказал. А мы-то знаем, что никакого печоринского дневника не было. Так что валяй, издавай под своим именем!
— А можно сделать иначе, — Иван Иванович хитро улыбнулся, блеснул карими глазами и сразу стал похож на старого веселого цыгана. — Так и быть! Я дарю тебе эти рассказы! Могу я позволить себе хоть раз такую щедрость? А то ведь несправедливо как-то с моей стороны: я и автор, и рассказчик, и герой повествования.
Я хорошо знал упорный характер друга, поэтому спорить не стал.
От Ивана Ивановича я слышал не раз, что он «кое-что записывает». Это надо было понимать так, что он «кое-что сочиняет». А что? — не говорил.
А вот незадолго до своей кончины он пришел ко мне и принес две толстые тетради. Положив их на стол, сказал:
— Вот, мой друг, подарок тебе. — И, грустно улыбнувшись, добавил: — Может, последний… Думаю, если немного поправить текст, тетради могут пригодиться.
Я открыл одну из них и прочел: «Записки змеелова»» Мои попытки отказаться от подарка успеха не имели» Пришлось его принять.
А умер Иван Иванович трагической смертью. Прошлой весной отправился он в Каракумы, куда-то в район Ербента. Рядом с ним никого не было. Нашли его геологи в палатке. Экспертиза установила, что Иван Иванович Ирпеньев умер от укуса небольшой, но ядовитой самки паука каракурта.
ФАИНА
Свой первый отъезд в Закаспий, в Туркмению, я помню, как сейчас.
Это было давно, еще в начале 30-х годов. Учился я тогда в Киевском университете на предпоследнем курсе биологического факультета. Помню, еще не наступила весна, а мы, будущие биологи, с лихорадочной поспешностью развернули подготовку к первым своим экспедициям, чтобы на собранном материале написать дипломную работу.
Закаспий в ту пору был для меня далеким и загадочным краем. И все же именно сюда потянуло. Почему? Сказать трудно. Но думаю, не последнюю роль сыграли тут жажда приключений, романтика, желание осуществить свою мечту о научных открытиях, о борьбе с трудностями, мечту, которая жила во мне с детства, как живет она, вероятно, в каждом мальчишке и девчонке.
Готовясь к поездке, я прочел несколько подвернувшихся под руку книг о бывшей Закаспийской области, о Средней Азии. От прочитанного в голове была такая мешанина!.. Тут и имена ханов и султанов, полководцев и везиров, поэтов и историков, названия городов и крепостей. Но специальных сведений о растительном и животном мире края я почерпнул совсем немного. Или же казалось, что — немного. А меня очень интересовали пресмыкающиеся и особенно змеи. И, как вы увидите чуть позже, не только меня одного.
Большое внимание я уделил подбору дорожного снаряжения. За что ни возьмись, все казалось нужным. Порвешь одежду — без ниток, без иголки не обойтись. Заночуешь в степи — нужны палатка, фонарь, спички, керосин. Не мог я рассчитывать и на готовое угощение — знал, самому придется кашеварить. Поэтому я взял с собою примус, кастрюлю, ложку, немного муки; сахару, сухарей, чая. Прослышал я, что в Туркмении свирепствует малярия, пришлось доставать хины, аспирина и других лекарств.
Немало набралось и специального снаряжения, состоявшего из гербарных папок, ватных матрасиков, пинцета,
