в красивой рамке из резного багета. Бабушка сказала, что картину написал их знакомый, который работал водителем автобуса, и увлекался рисованием. Он изобразил маслом простой сюжет — портрет девушки, которая сидит в саду на лавочке в окружении цветов. Одета она была в обычное голубое платье, не старомодное, такое и сейчас носят. Девушка сидела, повернувшись направо, и смотрела вдаль. Огненно-рыжие прямые волосы, перекинутые через плечо, лежали на слегка выпирающей груди. Веснушчатая кожа, белая как фарфор, а тёмно-синие глаза вызывали чувство загадочности и светлой надежды. Творения Бориса уступали этой картине по форме и содержанию, но юноша верил, что в будущем преподнесёт кому-нибудь в подарок портрет лучшего качества.
Вольные и невольные наблюдатели его творчества предлагали пойти в художественную школу или спрашивали, ходит ли он в такое заведение. Приходилось отнекиваться, потому что в таких местах будет как в школе: между учителем и учеником нет прямой связи, она любо рассеивается на весь класс, либо рассыпается о формальные отношения. Борис хотел, чтобы его за руку провели по всем азам ремесла, показали, как их можно применять на практике, чтобы его наставник видел в нём друга или даже сына, а не ежедневное бремя. Проблемой, которая мешала поиску наставника, была необщительность. Естественно, идеальный вариант — поинтересоваться у знакомых на множестве работ, которые у него были, но он стеснялся своих идей и желаний, считал, что они не для других, и что проблема разрешится сама собой.
К десяти или началу одиннадцатого бабушка обычно засыпала. Она могла приоткрыть дверь в комнату внука, стать в образовавшемся проёме и пожелать спокойной ночи, но в этот раз зашла внутрь. В руках у неё были вечерние покупки Бориса.
— Это что такое? Боречка, ты что наркоман? — её голос звучал обеспокоенно, и чувствовалось, что она вот-вот расплачется.
Он смотрел на бабушку, а его мысли бегали в поисках решения, как муравьи, когда на муравейник упала горящая ветка.
— Ты разве не это просила купить, бабуль? — сказал он спокойным голосом, но чувство, что его поймали за руку, сковало всё тело.
Борис решил задать вопрос, чтобы из него опять не полилась блаженная истина.
Бабушкино лицо изменилось на застывшую серьёзную неподвижную маску, она сопоставляла увиденное с услышанным.
— Спокойной ночи, — спокойным голосом сказала старушка и вышла, закрыв за собой дверь.
Когда стихли звуки телевизора в бабушкиной комнате — старушка не жалела громкости — Борис переоделся в домашнюю одежду и отправился на поиски своих покупок, потому что бабушка всё забрала с собой. Он обшарил кухню, нашёл в нижних выдвижных ящичках шкафа пищевую плёнку и салфетки, мазь оказалась в холодильнике, а вата, по всей видимости, лежала в аптечке в комнате бабушки. В принципе, для смены повязки хватало только этих ингредиентов, и Борис не стал рисковать.
По рекомендациям из брошюры необходимо поменять повязку через два-три часа. Юноша стоял в ванной, снимал майку и уже опаздывал на час. Движения его были торопливы, будто он действительно выбивался из графика, что было несвойственно для такой непунктуальной натуры, тем более в таких мелочах. Темп пошёл на спад, когда настал черёд компрессу уступить своё насиженное место пищевой плёнке. Борис осторожно потянул за липкие края пластыря, он боялся хоть как-то повредить своё новое приобретение, хотя прекрасно осознавал, что картинка находиться в центре приставучей рамки. Он аккуратно сложил в несколько раз уже ненужную материю и убрал её в сторонку. Борис сегодня был сам не свой, он скомкал бы бумажку и отбросил в сторону, а не обходился с ней так деликатно.
Он повернул кран от раковины к ванной, — в неё саму залезать не стал — открыл его и принялся промывать татуировку тёплой водой, поглаживая пресмыкающееся, будто на спине у него сложился комочком пушистый кот. Борис промокнул влажную кожу салфетками как медсестра, которая собирает пот со лба хирурга во время операции, затем начал втирать заживляющую мазь, стараясь не пропустить ни единого раздражённого участка. Татуировка казалась навязчивым ожогом, беспрерывно напоминающем о своём существовании, пульсируя и испуская жар. Ему было сложно в одиночку перебинтовывать себя пищевой плёнкой, он начал перематывать рёбра, но на втором кругу понял, что нужно было вести по часовой. Разорванная плёнка упала на пол — вот он настоящий Борис. В следующий раз он повёл правильно, но перебрасывать рулон через плечо и протягивать трубку за спиной стало для него главным испытанием. Покончив с процедурами, юноша натянул майку, убрал весь беспорядок и двинулся в сторону постели.
Ни последствия, ни татуировка, ни её обработка не были замечены бабушкой, что позволило Борису заснуть без посторонних мыслей.
Глава 2
Открыв глаза, Борис увидел деревянный пол перед собой и полукруг жёлтого света, окружённого непроглядной тьмой. Клейкий сон неспешно ослаблял хватку. Щелкнувшая в голове мысль о пробуждении в незнакомом месте выдрала его из сонного состояния. В панике взгляд начал прыгать по сторонам, ударяясь о границы светового круга. Он сидел на стуле, его руки были за спиной, как не странно, в удобном положении, а прямо над ним ярко горела лампочка. При попытке встать, ноги не сдвинулись с места, будто нервы перерезали: ни единой судороги или спазма, полное неповиновение.
Буйная фантазия молодого человека начала вырисовывать общую картину происходящего — его похитили, накачали дрянью, связали и либо продадут как товар, либо используют в качестве игрушки. Дыхание начало нарастать, было слышно, как оно сбивается, заполняя тишину комнаты. Помещение не пропускало шумов открытого мира за пределами её стен. Густая тишина и возможное нахождение пленителей неподалёку сдерживали Бориса от криков о помощи, которые скопились комом в горле.
Звуки туфель на плоской подошве мягкой и размеренной походкой двинулись в его сторону. Первым в круг света вторгся деревянный стул, а затем и его хозяин — татуировщик. Одежда на нем была прежняя, даже рукава подвёрнуты также, будто юноша от него и не уходил. Он поставил стул спинкой от себя и уселся напротив Бориса, уставившись на него привычно каменным выражением лица.
— Вы! — протянул Борис.
— Виктор, — спокойно произнёс мастер.
— Зачем вы меня похитили, связали, держите здесь?! — кидал обвинения юноша, высвободив комок истерики, скопившийся у него в горле.
— Ты сам пришёл, ты не связан и ты сам пришёл, — проговорил Виктор своим пустым, безэмоциональным голосом, передразнивая темп собеседника.
Борис почувствовал, как немеет и пульсирует нижняя губа, и не заметил, что его рот непроизвольно открылся. Он никогда не страдал приступами лунатизма, да ещё и для совершения таких масштабных походов — салон
