дышит и хныкает с каждым толчком.
Я не могу отвести от них своих широко открытых глаз.
Боб выглядит так, как будто ему больно. Его зубы стиснуты, лицо поднято вверх к потолку, вены на шее напряжены и выделяются под кожей. Все это происходит так быстро.
Френки открывает глаза и встречается с моими:
— Черт, Боб! Катарина!
Отец Роберт останавливает свои резкие толчки и поворачивается, чтобы увидеть меня, покрасневшую в дверном проеме.
— Дерьмо! — когда я по-прежнему не двигаюсь, он говорит: — Немного уединения, Кэт, — это встряхивает меня.
Я с широко раскрытыми глазами и трясущимися руками захлопываю за собой дверь.
Дерьмо.
О, Боже. Это, правда, только что произошло?
Я жду, и жду, и думаю уйти, и жду еще немного. Мои ноги решают за меня. Жду пять минут, и начинаю уходить. Как только дохожу до конца коридора, дверь кабинета открывается и Френки кричит:
— Эй, киска Кэт. Иди сюда.
Опускаю лицо, поворачиваюсь и мчусь мимо Френки в кабинет Боба.
Рассматривая свою обувь, стою посреди кабинета, перебирая бусинки четок. Я не поднимаю голову. Не осмеливаюсь взглянуть ему в глаза прямо сейчас.
Я понимаю, Боб и Френки могут делать все, что им нравится. Никто их не держит. Но представьте себе, застать своего папу, трахающего твою лучшую подругу.
Фууу…
Френки подходит сзади ко мне, кладет руку на талию. Она притягивает меня к себе и хихикает:
— О, давай. Не смущайся. Это просто секс. Мы говорили об этом раньше, — Боб издает звук отвращения, и Френки говорит ему: — Не начинай. Ей 18 лет. Не веди себя так, как будто думал, что она вечно сможет избегать этого.
Боб ругается себе под нос:
— Ты, правда, не помогаешь, Френсис.
Френки приближает губы к моему уху и шепчет одной стороной рта, громко, чтобы все мы слышали:
— Ох, ох, теперь у меня проблемы. Он назвал меня Френсис.
Боб усмехается:
— Кэт хорошая девочка. Она не будет заниматься сексом. Никогда, — хватаясь в отчаянии за лучик надежды, он тихо говорит: — Кроме того, она посвящена Богу. И церкви.
Френки хохочет:
— Ты, действительно кажешься в эту секунду настоящим священником. Хвала тебе.
— Ага, ну, в общем один из нас должен вести себя нормально. Бог знает, ты снесла бы наше прикрытие меньше, чем за час, если бы я оставил тебя за главную. И вернемся к проблеме — как я и сказал, у Кэт не будет секса. Пока я жив…
Френки склоняется над столом, ее волосы все еще распущены и свисают перед лицом Боба. Жестокая улыбка расползается по ее лицу:
— Что заставляет тебя думать, что у нее его не было?
О, Боже мой. Я понятия не имею, куда ведет этот разговор, но мне не нравится это. Я шиплю:
— Френки!
Она пожимает плечами, а Боб поворачивается ко мне, выглядя шокированным:
— Это правда, Кэт?
Все еще смотря на Френки, я усмехаюсь:
— Смотря о чем ты.
Боб нерешительно спрашивает:
— С Джеймсом?
О, блин.
Я не слышала это имя больше двух лет.
Лицо Френки бледнеет, когда она поворачивается ко мне:
— Извини, я просто пошутила. Я не знала, что он… — Боб перебивает ее, когда шепчет: — Это было с Джеймсом?
Френки обнимает меня за плечи, утешая.
Мысли о Джеймсе вызывают шквал эмоций, которые курсируют в моей голове. Гнев. Печаль. Горе. Гнев. В основном гнев. Хотя я не уверена, на кого нацелен этот гнев.
Френки откашливается, прежде чем заявляет:
— Я просто пошутила, Боб. Кэт не была ни с кем… не в библейском смысле.
Никто ничего не говорит, так что…
Френки добавляет:
— Иногда, я не знаю, когда придержать шуточки. Извините… оба, — я принимаю ее извинения легким толчком головы в ее плечо.
Боб откашливается:
— Я не должен был вспоминать о нем. Извини, Кэт. Я должен был понять, что она шутит.
Воспоминания, кажется, появляются, откуда ни возьмись. Я уставилась на ножку стола.
Встревоженное:
— Кэт?
Потом отдаленное:
— Кэт?
Джеймс улыбается мне и хмурится, не веря:
— Для меня? Правда? — я подаю ему обернутый подарок, улыбаясь: — С днем рождения.
Он наклоняется ко мне, прижимается нежным поцелуем к моим губам. И это великолепно. Я люблю его поцелуи.
Его светло-каштановые волосы вьются у ушей, карие глаза морщатся в уголках, когда он улыбается, прямые белые зубы блестят.
— Тебе не нужно было ничего дарить мне, Кэт.
Моя шестнадцатилетняя сущность краснеет.
— Двадцать один — это рубеж. Это важный день рождения. Конечно, тебе нужен был подарок, — его лицо становится сердитым, затем печальным.
Он нежно прижимается своим лбом к моему и шепчет:
— Я не заслуживаю тебя, — мои глаза закрываются в блаженстве.
Я шепчу в ответ:
— Я люблю тебя, Джеймс.
Я возвращаюсь в реальность.
Резкое:
— Что? — вылетает из моего рта. Боб и Френки оба смотрят на меня.
Боб тихо говорит:
— Извини, детка. Я не должен был вспоминать его. Это было давно, — я киваю, соглашаясь. Это было давно.
Он прокашливается и затем улыбается:
— Итак, зачем ты мчалась сюда быстрее, чем демон, вылетающий из ада? — я почти забыла. Легкая улыбочка играет на моих губах.
К черту Джеймса. Вот мой шанс доказать самой себе.
Я с трудом сглатываю. Не уверена, как это примут:
— Я…ух… Мне нужен допуск в «Мираж».
Молчание.
По-прежнему молчание.
Я рискую взглянуть на Боба, который с любопытством смотрит на меня сквозь прищуренные глаза. Он осторожно спрашивает:
— Зачем тебе допуск в «Мираж»?
Встаю прямее, чем деревянная доска, нацепляю лучшую рабочую мину и заявляю:
— Я иду на задание сегодня вместе с Ари. Мне нужен допуск в «Мираж», чтобы приготовиться.
Френки открывает от удивления рот. За ее глазами я вижу, как работает ее мозг со скоростью мили в минуту. Наконец, она с трепетом шепчет:
— Это круто.
Я согласна. Это, правда, так.
Боб смотрит внимательно на меня, в меня:
— Ты готова для этого?
Я тут же отвечаю:
— Да.
Он хлопает рукой по лицу, выглядя встревоженным:
— Если это из-за того, что произошло вчера на тренировке… — я перебиваю его, говоря решительно:
— Я готова, Боб. Правда. Я готова.
Френки сильнее прижимает меня к себе. Молчаливая демонстрация поддержки.
Выражение лица Боба беспокоит меня. Ему нелегко дается верить в меня. Он, видимо, мысленно спорит с собой. Френки предлагает:
— Боб, если ты волнуешься. Я могу тоже пойти.
Я закатываю глаза, пожимая плечами в ее объятиях:
— Мне не нужна гребаная нянька, Френки.
Она поднимает руки, сдаваясь, и немедленно отвечает:
— Я не это имела в виду.
Мой пристальный взгляд изучает ее:
— Что ты тогда
