брата, каждую свою поездку в район Ножигов передавал Дрюкову от сестры увесистый сверток. Алексеев поймал Фаину за руку, причем при свидетелях, и позвонил куда надо. Приехали, произвели у Фаины обыск в квартире. Затем суд и десять лет заключения.
– Вот засадим его кралю, узнает, как это – терять близкого человека.
– Есть проблема.
– Какая? – недобро сузил глаза Дрюков. – Какая, к е… матери, может быть проблема?
– Марту Франц недавно наградили медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» Это раз. И второе, на суде все подтвердят, что я ее вызывал и опоздание произошло из-за меня.
– А ты сделай так, чтоб никто не видел и не слышал, как ты ее вызовешь, тогда сможешь привлечь ее еще и за клевету. Да что тебя учить, сам все понимаешь. А медаль – это ерунда, приманка, чтоб сильнее жилы рвали. Главное, она как была, так и осталась спецпереселенкой. И засадить Марту ты должен надолго. А я для тебя, сам знаешь, все сделаю. Лоб расшибу, но сделаю. Ты попросил поймать беглеца, я поймал, и никому ни слова. Так что за тобой должок.
Должок действительно был. Еще до прибытия на Лену несколько немцев попыталось бежать на фронт, воевать с фашистами, но были пойманы и сурово наказаны. Но о том, что кто-то побежит с лесоучастка, Ножигов даже и подумать не мог: кругом тайга, зимой замерзнешь, а летом один транспорт – пароход. И не замеченным на него не попадешь. Нет, убежать было невозможно. Да и куда без паспорта? А тем, кому его выдавали, ставили отметку – действителен для проживания в таком-то районе или селе. И потому Ножигов был спокоен. И зря. Сбежал Иван Шмидт, план его был прост: добраться до райцентра, там с дебаркадера легче проникнуть на пароход, а затем уже в Осетрово пересесть на поезд. Но осведомитель вовремя сообщил Ножигову о побеге, и он тут же позвонил Дрюкову. Тот успокоил: речка Марьинка разлилась, как никогда, вброд не перейдешь, возьмем беглеца на мосту. Ножигов попросил, чтоб Шмидта при аресте не покалечили – знал за Дрюковым такую привычку, а рабочих рук и так не хватает, да и пойдут вопросы. Где? Когда?
Ивана взяли на мосту и вернули в лесоучасток с огромным синяком под правым глазом – Дрюков был левша.
Долги, конечно, надо отдавать, и Ножигов скрепя сердце согласился подвести Марту Франц под суд. Но подумал, надо попытаться уговорить Алексеева разорвать отношения с выселенкой. Может быть, ему и удалось бы это, скажи он, что угрожает Марте. Но как раз этого Ножигов сказать не мог. И был недоволен собой, Алексеевым и той ролью, которую ему придется исполнять.
Странное существо человек, думал Ножигов, важно шагая по улице, сколько вокруг женщин, нет, подавай ему именно эту, и не всегда самую красивую и умную.
А Алексеев думал о другом. Чем его любовь к Марте может вредить партии? Надо же такое придумать, совсем с ума посходили, везде им вредители мерещатся. Марта – враг народа. Это все равно, что бурундука назвать медведем. Но разве им это объяснишь. Сам он до встречи с Мартой не особенно задумывался о спецпереселенцах, раз партия, государство решило их депортировать в Якутию, значит, так и должно быть. И в том, что на лесозаготовках работали в основном женщины, тоже не находил ничего особенного – война, всем трудно. Женщины везде заменили мужчин, и жилось им не лучше, чем переселенцам. И вообще, немцы были рядом и в то же время где-то за горизонтом его интересов, общения. Сошелся дружески только с Ножиговым, начальником лесоучастка Сомовым и секретарем парторганизации лесоучастка Трубициным. А с Мартой познакомился случайно, осенним вечером сорок четвертого года. Только вышел со своего двора, как из соседнего вылетел громадный пес и с лаем кинулся на проходившую девушку, та испуганно загородилась мешком. Подоспевший Алексеев цыкнул на пса, и тот повернул к дому. За забором мелькнуло лицо его хозяина – Семена Хорошева. Про него в селе говорили: хорошо, бодливому козлу бог рогов не дал. Был Хорошев небольшого роста, худощав, лицо нервное – с детства отличался несносным характером. Мать и отец спокойные, а он вечно задирался, за что ему частенько перепадало. В армии Хорошев не служил и на фронте не был, в детстве – было ему тогда четырнадцать – умудрился напиться, обморозил ноги и остался без пальцев на обеих ступнях. Спецпереселенцев ненавидел, строил им на работе разные козни, а если шли мимо его дома, обязательно науськивал своего злого, под стать хозяину, пса.
Алексеев подошел к девушке, поздоровался и спросил:
– Испугались?
– Вообще-то я собак не боюсь, но этот такой огромный.
Алексеев глянул на нее повнимательнее и сразу толкнуло в сердце, вспомнилась его первая любовь – Маайыс. И хотя Маайыс была смугла, с узкими карими глазами и черными, как смоль, волосами, а эта – русая, с большими голубыми глазами, все же она чем-то напоминала любимую. А скорей всего, вызвала в нем те же чувства, которые он испытывал к погибшей Маайыс.
Видимо, он слишком долго задержал взгляд на незнакомке, потому что она смутилась:
– Извините, мне надо идти.
Нет, Алексеев не мог ее вот так отпустить:
– Я помогу, мне в ту же сторону, – и потянул из рук девушки мешок.
– Я не против, но могла бы и сама донести. Не впервой.
– У Усольцевых копали?
– У них.
– Как там Ульяна?
– Передвигается помаленьку.
Усольцева Ульяна, красивая, статная женщина, в первый же год войны потеряла двух сыновей и мужа. Когда пришла последняя похоронка на младшего сына, у Ульяны отнялась правая половина. И с тех пор и сажать, и копать картошку она нанимала немцев. Они и огород вскопают, как надо, и посеют, и окучат, и, когда время придет копать, не оставят в земле ни одной, даже маленькой, с горошину, картофелины. Потеряв всех мужчин и здоровье, Ульяна к сосланным немцам вражды не питала, не отождествляла с фашистами, в отличие от Семена Хорошева. Только тот, кто испытал горе, поймет другого.
– Меня зовут Гавриил Семенович, – представился Алексеев, надо было что-то говорить, не идти же молча.
– Марта.
– А по отчеству?
– Отца звали Отто. Вам в самом деле по пути? А то как-то неудобно. Замечаете, как все смотрят?
– По пути. Я к Сомову, – солгал Алексеев и внезапно остановился. – Слышите?
Высоко над ними, прощально курлыкая, пролетела стая журавлей.
– Домой летят, – с тоской сказала Марта.
– Да нет, дом у них здесь, здесь они родились. И не улетели бы, да мороз гонит. А весной снова к нам через моря и горы. Дождь, пурга – все преодолеют. Ничто их не остановит.
– А встречают их выстрелами.
– Вы против охоты?
– Я против, чтобы убивали тех, кто рвется домой.
Алексеев не стал скрывать, что понял тайный
