не работало – конечно, в том числе из-за тяжести противоречивой истории Латинской Америки. В центре внимания оказались две политические идеологии.
Первая из них – классический либерализм. Вам, впрочем, может понадобиться новое прочтение этого термина. Обратите внимание, что в Латинской Америке либерализм не подразумевает заботы о благополучии обездоленных людей, как в США XXI века. Вместо этого либерализм означает правительство, ограниченное в полномочиях, и экономическое невмешательство. Это более широкое, более историческое, более международное толкование понятия «либерализм», отсылающее в итоге к основным принципам Конституции США – комплексу ценностей и практик, сложившемуся в 1600-х и 1700-х годах во Франции и Англии. Некоторые называют это «классическим» либерализмом. Либеральная идеология отдавала предпочтение прогрессу, а не традиции, разуму, а не вере, универсальным ценностям, а не местным, и свободному рынку, а не государственному контролю. По крайней мере, либералы в целом ставили идею равенства граждан выше укоренившихся привилегий и превозносили представительную демократию над всеми другими формами правления. И 1776, и 1789 годы (ознаменовавшие американскую и французскую революции) для мирового либерализма – знаковые даты. Латиноамериканские либералы издавна дружат с США и международным капитализмом, хорошим примером могут служить сегодняшние неолибералы, о которых говорится в последней главе.
Неолибералы, сторонники глобализации, хотят, чтобы Латинская Америка не отрывалась от мирового коллектива. Эта партия почти всегда ориентировалась на европейские или американские модели, и сегодняшние неолибералы это поддерживают вдвойне. В целом европейский и американский опыт либерализма привел к процветанию. Такова сейчас универсальная модель современности на глобальном Западе: либеральное государство и его экономическое дополнение – рыночный капитализм. С другой стороны, реальный опыт Латинской Америки в отношениях с либерализмом и капитализмом, как мы увидим дальше, весьма неоднозначен. Неограниченное экономическое невмешательство редко приводило к стабильному объективному процветанию, напротив, усиливалась тенденция к расширению прав и возможностей тех, кто уже находился на вершине этих резко стратифицированных обществ. Иногда это приводило к кошмарным сценариям.
Второй развивающейся идеологией, главным соперником либерализма в Латинской Америке, был национализм. Еще одна крупная историческая идея, требующая уточнения, особенно если вы склонны рассматривать национализм просто как угрозу свободной торговле. За последние два столетия поверхность земного шара вместо королевств и империй покрыли владения суверенных наций, и это преобразование поистине дух захватывает. Национализм таким образом действительно стал главной темой современной истории, иногда разрушительной, иногда созидательной. В двух словах, это идея о том, что каждый человек – часть нации, и о том, что нации должны управляться самостоятельно. Последняя часть делает национализм базовой идеологией мировой деколонизации. Первая часть – о принадлежности каждого – связывает правящие элиты с людьми, которыми они правят, а управляемых – друг с другом. Чем прочнее эти связи, тем сильнее нация. В политическом смысле национализм нельзя назвать ни правым, ни левым. В Латинской Америке развитие наций было долгосрочным проектом, который на протяжении всего XIX века осуществлялся в творческих кругах, в министерствах и в конечном счете в государственных школах. В XX веке национализм сплотил массы и бросил вызов либеральным ценностям, таким как свободная торговля.
Националисты хотят, чтобы Латинская Америка шла за другим барабанщиком. Сопротивление внешнему контролю и влиянию всегда было для них одной из главных движущих сил. В противопоставление универсальным моделям современности националисты апеллируют к национальной уникальности и самобытности. Они мыслят в категории «национальной семьи», которая должна заботиться о своих, особенно о более слабых. Некоторые латиноамериканские националисты – консерваторы, приверженцы местных традиций, прежде всего религиозных. Однако большинство среди них сейчас составляют социалисты и социал-демократы, в политическом спектре стоящие левее либералов. Сегодняшний национализм во многих странах бросает левый вызов либерализму. И в большинстве стран Латинской Америки президентов-националистов поддерживают те, кто меньше всего выиграл от глобализации.
Либерализм и национализм сменяли друг друга у власти больше века, и их соперничество еще далеко не окончено. Однако история Латинской Америки – отнюдь не только экономика и политика, но также богатейшая культура и множество интересных людей, не говоря уже о бурных потоках крови и огня. Но прежде, чем мы начнем наш рассказ, обратимся к последней теме для размышления.
Старое видение Латинской Америки
Сегодня Латинская Америка требует нового видения, но старое по-прежнему широко распространено. Этот обзор предназначен для тех, кто впервые имеет дело с ее историей и потому нуждается в знакомстве с вопросом. В конце концов, примеры старых представлений свободно циркулируют в поп-культуре и продолжают влиять на наши взгляды. Обратимся к следующей краткой сводке.
Традиционно США смотрят на историю Латинской Америки как на историю неудач. Примерно до 1930-х годов толкователи и популяризаторы Латинской Америки, сосредотачиваясь на расе и культуре, относились к латиноамериканскому многообразию как к пятому колесу телеги. Согласно этой устаревшей доктрине, «вспыльчивым латиноамериканцам», в которых текло слишком много «небелой крови», просто не хватало самодисциплины и мозгов, чтобы построить стабильные и процветающие демократические общества. Они католики, поэтому у них нет «протестантской трудовой этики», чтобы превратить работу из необходимости в добродетель, а их тропический климат еще усложняет задачу за счет изнурительной жары и избытка чувственных удовольствий, таких как папайя и маракуйя, которые – буквально – на деревьях растут. В такой версии история Латинской Америки была «предопределена» с точки зрения экологии, культуры и расовых особенностей.
Вторая мировая война и ее афтершоки, расшатав многие из устоявшихся идей, вывели это определение из моды. Американские историки Латинской Америки заменили прежних злодеев, все эти надоедливые коренные и африканские гены, новыми плохишами – отсталыми менталитетами и традиционными социальными структурами, которые необходимо модернизировать, чтобы Латинская Америка могла двигаться по пути развития, проложенному другими странами. Теория модернизации, конечно, была шагом вперед по сравнению с расовым и экологическим детерминизмом, но на деле поддерживала существующие стереотипы. Врожденную лень и тропическую жару сменили на посту жадные землевладельцы и отсталые правители. Эти объяснения продолжали возлагать абсолютную ответственность за проблемы на саму Латинскую Америку.
Однако в 1960-е годы историки Латинской Америки пришли к убеждению, что прежние интерпретации региональных проблем были удобным способом обвинить жертву. Европейский колониализм, интервенции и борьба угнетенных против своих угнетателей – вот, по их мнению, истинные объяснения нынешних политических потрясений. Триумфальная Кубинская революция задала тон интерпретациям 1960-х годов. Историки предположили, что исторически подчиненное положение Латинской Америки в мировой экономике объясняет ее неспособность к модернизации. Страны Латинской Америки постоянно занимали периферийное положение по отношению к промышленным и финансовым центрам Европы и США. Пока марксизм сохранял свое влияние на умы и сердца, желательным и самым разумным решением считалась революция и выход из глобальной капиталистической системы. Теория зависимости,
