могли бы проиграть, и тогда потери, как людские, так и репутационные, были бы неизмеримо больше. Жоан оценил перспективы и сам выбрал разумное, хоть и бесславное решение.
— А как же доблесть и рыцарская честь? — воскликнул де Гобер. — Разве это всё чуждо ему? Это, как вы говорите, разумное решение, может, и сохранило жизни, но привело королевство к печальному финалу, когда мы вынуждены были заплатить алкорцам контрибуцию. Помимо ущерба для казны, убытки понесли и сами участники похода. Вы сами, мой дорогой Гай, участвовали в походе, но и вам не удалось снискать славу и компенсировать те расходы, что вы понесли при подготовке к войне. Но вы богаты, вы друг короля, и, по сути, потеряли не так много. Но есть и те, кто поставили на карту всё…
— Это верно, — вздохнул де Монфор. — Многим наше поражение вышло боком.
— Эта война была моей надеждой, моим шансом! — поддерживая их, горячо воскликнул Леонард. — Я — младший сын, и чтоб не потерять последнее, что у меня есть, служил своему брату, как простой офицер. И вот в горном походе мой старший брат был ранен, и мне выпала честь возглавить его отряд тяжеловооружённых рыцарей, единственный в армии, который может, как раскалённый нож сквозь масло, пройти сквозь ряды врагов. Я действовал разумно и смело, разве нет, Гай? Де Монфор, Марк, де Бланкар, вы же не можете отрицать, что я был там на своём месте, и если б мне удалось участвовать в бою, я бы покрыл себя славой! Я получил бы награды за свои подвиги и, наконец, стал бы уважаемым человеком, а не вечной тенью своего брата! И что я получил? Война была прекращена одним словом! Мой принц, который рвался в бой едва не впереди меня, надев корону, признал поражение Сен-Марко, а я остался не у дел! Мой брат залечил раны и теперь, когда настали мирные времена, ему вовсе не нужен офицер, пусть даже родной брат! Я с трудом свожу концы с концами, заложил всё, что у меня было, чтоб вести достойный моего положения образ жизни. У меня не осталось ничего, кроме этого перстня, доставшегося мне от моего славного деда, — он продемонстрировал друзьям золотую печатку — Но, боюсь, и он однажды окажется в ларце ростовщика!
— И кто повинен в этом? — спросил де Гобер. — Не король же!
— Нет, — мотнул головой Леонард. — Пусть отсохнет мой язык, если я хоть слово скажу против Жоана! Но он молод, и в его сердце вползла змея…
— Осторожно, — предостерегающе произнёс де Бланкар, указав приятелю взглядом на де Сегюра, но тот только отмахнулся, и печатка снова искрой блеснула на его руке.
— Я знаю, что Марк водит с ним дружбу и состоит на службе у графа Раймунда, но он благородный человек и не будет губить своих друзей, которые итак пострадали от несправедливости! Я хочу сказать, что не все, кто окружает короля, достойны его дружбы, и Делвин-Элидир — худший из них. Он плохо влияет на короля и нажил множество врагов. Не удивлюсь, если скоро кто-то из тех, кто пострадал от его козней, пожелает поквитаться с ним.
— О чём вы, Леонард? — поинтересовался де Сегюр.
— Он о том, что слишком многие считают, что к тому роковому решению короля склонил именно он, — пояснил де Бланкар. — Те, кто закладывал имения, продавал фамильное имущество и нехитрый скарб, чтоб собрать отряд или просто купить вооружение и пойти на эту войну, потеряли всё. Они полны ненависти и обиды, они ищут того, кого можно обвинить в их бедах. И то, что Делвин-Элидир теперь приближен к королю и получил титул маркиза, вызывает у них зависть и злость. И эта злость может выплеснуться…
— Что за чушь! — перебил его Ренар-Амоди. — Неужели кто-то решиться причинить Айолину зло только из-за каких-то лживых домыслов и слухов?
— Многие считают, что это правда, — решился вставить слово кавалер де Монсиньи. — По городу гуляют памфлеты и в трактирах распевают про это песенки, — он осёкся и покраснел под гневным взглядом Гая. — Я не читал эту клевету и не слушаю бродячих певцов, ваша светлость…
— Ладно, давайте прекратим этот разговор, — примирительно произнёс барон де Сегюр. — Уже поздно, пора расходиться.
— Вечер только начался… — пробормотал Леонард.
— Уже ночь, друг мой. Тебе пора спать, ты много выпил. А меня ждёт дальняя дорога. Я по приказу графа Раймунда должен ехать на север.
— Городские ворота уже закрыты, — напомнил Ренар-Амоди. — Поедешь утром.
— Нет, утром я уже должен быть на месте… — возразил Марк, сунул руку в карман и поморщился: — Вот невезение! Я забыл во дворце ярлык, и без пропуска мне не откроют ворота. Что за порядки, если без бумаги, подписанной каким-то клерком и обрезка доски, даже я не могу покинуть город ночью!
Он поднялся и следом за ним встал Гай.
— Я пойду с тобой, нам по дороге.
— Я с вами, — кивнул де Монфор. — Если Марк идёт во дворец…
— Да, вам лучше пойти со мной, — оценивающе взглянув на него, кивнул де Сегюр.
— Не то, чтоб я много выпил, — извиняющимся тоном пробормотал граф. — Но, похоже, Великий олень сегодня не в духе и отчаянно мотает головой.
— Он сердится в основном на вас, друг мой! — усмехнулся Марк. — Но мы поможем вам добраться до постели.
Он позвал своего оруженосца Шарля и велел ему позаботиться о графе. Юноша с готовностью подставил ему своё крепкое плечо.
Пройдя по тёмным улицам, они проводили до дома барона Ренара-Амоди, а потом направились во дворец, где в казармах у де Монфора была маленькая комнатка, ибо единственным его богатством оставалась воинская доблесть и быстрый меч, верный королю.
Войдя через казармы во дворец, Марк велел Шарлю уложить де Монфора в постель и отправляться за лошадями, а сам поднялся в Серую башню, которую занимала тайная полиция. Порывшись на чьём-то заваленном бумажным хламом столе, он отыскал потёртый деревянный ярлык с королевским гербом. После этого он присел к столу, отрезал от какого-то черновика половинку листа, написал на нём пропуск для себя и Шарля и поставил внизу подпись старшего сыщика Тома, которую тот и сам бы не отличил от настоящей. Печати на столе не оказалось, и Марк отправился в канцелярию, но проходя по длинной галерее, мельком взглянул в окно и увидел в одном из окон соседнего здания жёлтый отсвет свечей.
Усмехнувшись, он прошёл через внутренний дворик и, войдя в большой холл, поднялся по широкой парадной лестнице. Пройдя анфиладу богато украшенных комнат, он приблизился к высокой дубовой двери, возле
