страшного. Пройдёт.
— Это же не я сделал?
Блядь, знаю, что не я, но всё же… После того сумасшествия, когда мне башню сорвало и я ей палец в рот засунул… Короче, я должен быть уверен.
— Нет, Тём. — и ничего больше не добавляет.
Почему? Ладно, зайду с другой стороны.
— Я сделал тебе больно?
— Не сейчас. — глухо вдыхает, высоко поднимая грудную клетку. — Но я сама виновата. Я это заслужила.
Пиздец. Нет, нет, нет! Не готов пока это из могилы вытягивать!
— Кто это сделал?! — грозно рычу, но вразрез с интонациями мягко обвожу рану пальцами. — Откуда это, Насть? — добавляю уже тише.
Выпотрошу любую суку, которая мою девочку обидеть посмела. Но одна хреновая мысль в голову всё же долбится: Должанский или кто-то другой? Она была с кем-то ещё? Или в пылу страсти женишок грызанул?
Ревность даже кости плавит и прожигает кожу, застилая глаза красной тряпкой.
— Пожалуйста, Артём, не надо. Я просто хочу об этом забыть и всё.
И она отводит взгляд.
Да твою же мать!
— Кто это сделал, Настя?! — выбиваю сквозь стиснутые зубы. — Уёбок этот? Или ещё кто?
— Хватит, Артём! Я же сказала, что не хочу об этом вспоминать! Это всё осталось там, где ему и место!
— И где же?
— В прошлом! Ни Должанского, ни родителей больше нет в моей жизни! Я не стану вспоминать всё, что они сделали.
— А то, что ты сделала, Настя, тоже? Забудешь, как выбрала его? Как заставила меня два дня загибаться от неизвестности? Как вышвырнула из своей жизни, как использованный гандон, тоже забудешь?
Не собирался я этого всего говорить, но её упрямство вырвало из меня всё, что накипело. Вижу новые слёзы на её лице.
Блядь, да сколько реветь можно?!
И бесит, и желание обнять и успокоить одновременно вызывает.
Сжимаю кулаки. Стискиваю челюсти. Опускаю веки и вентилирую воздух.
Не туда меня занесло. Совсем не туда. Жду, что ударит. Что опять разревётся. Начнёт оправдываться. Чего угодно жду.
Но на то она и моя девочка, чтобы с ног на голову всё переворачивать. Умеет удивлять.
— Открой глаза, Артём.
Вот этого я точно не ожидал. Всегда такая мягкая и нежная. Скромная и нерешительная. Пусть и гордая, но стеснительная Настя не просто говорит, а требует с такой сталью в голосе, что я подчиняюсь и смотрю на неё. Солёные капли срываются с ресниц, что вообще никак не соответствует выражению её лица. В глазах решимость и даже злость. Крылья носа раздуваются от активной работы лёгких. Зубы плотно сжаты.
— Думаешь, я могу это забыть? — выплёвывает металлическим голосом с жёсткими интонациями. — Всё, что наговорила тебе? Всё, что сделала? Думаешь, смогу стереть из памяти твой взгляд, когда уезжала с Должанским? Ты правда считаешь, что это можно забыть? Что можно выбросить из головы любимого человека и ту боль, которую ему причинила? Я никогда не забывала! Каждый день ненавидела себя за это всё больше! Каждую минуту наказывала за всё, что тогда видела в твоих глазах! Каждую грёбанную секунду я подыхала от осознания, что сама всё разрушила. Каждое, блядь, мгновение существовала со всем этим дерьмом, в которое сама себя и окунула. Считаешь, что мне не больно?! Больно, Артём! Ещё как больно! Три недели я прожила в Аду! Хочешь наказать меня ещё больше?! Давай! Валяй! Мне уже ничего не страшно! Я всё выдержу! Все упрёки и всю твою ненависть! Я устала бояться и дрожать! Мне надоело прятаться! Не стану больше сбегать, чтобы зализывать раны! Жить с ними буду! Кровью истекать, но жить! — бьёт сжатым, разбитым в мясо кулаком в место укуса. — Так что давай, добивай меня! Всё равно на ноги встану и продолжу идти!
Замолкает и крепче сжимает челюсти.
Блядь, не думал, что у моей идеальной девочки могут играть желваки на скулах.
Слёзы всё так же текут, но она зло стирает их, размазывая по лицу кровь из раскуроченных костяшек. Хватаю её за руки и дёргаю на себя.
Глаза в глаза. Не просто сцепляемся: сверлим и простреливаем. В её глазах ярость и решимость. В моих бешенство и желание навсегда изгнать из неё эту боль.
— Откуда укус? — выдавливаю, продолжая крепко сжимать её запястья.
Блядь, они всегда такими тонкими были? И вообще, разве моя девочка была такой маленькой и худой?
Огромные чёрные круги под глазами. Впалые щёки. Заострившиеся скулы…
— Жених на память оставил, когда я его на хрен послала. — выплёвывает, всё так же не разжимая зубов.
— Я его разорву на кровавые лоскуты. — рычу с теми же оттенками эмоций, что и Миронова.
Мы оба топим злость, чтобы не сорваться и не вывалить разом больше, чем надо. Не выдержим. Никто из нас.
— Не надо, Артём, пожалуйста. Просто оставь всё как есть. — её голос смягчается, а руки безвольно повисают в моём захвате.
Чувствую, что она опять начинает дрожать.
— Ладно, потом поговорим об этом. — выдыхаю уже спокойнее. Расслабляюсь следом за ней и начинаю осторожно гладить вокруг разодранной кожи. — Что случилось с руками, Насть?
Не хочу даже представлять, что должно было произойти, чтобы до мяса кулаки изорвать. И как больно ей при этом было.
— Вика слышала, как декан говорил, что ты забираешь документы из академии. — закрывает глаза, но я успеваю заметить боль, мелькнувшую в них при этих словах. Выдыхает и продолжает. — Арипов подтвердил, что это из-за меня. И сказал, что я сердце тебе разбила.
— Сука, я ему язык вырву. Хули треплется, как баба на базаре?!
— Тём, благодаря ему я поняла, что натворила. И раньше понимала, но надеялась, что ты сможешь меня возненавидеть и жить дальше. — в интонациях всё ещё слышится сталь, хотя голос и звучит ровно, лишь иногда срываясь.
— И я хотел тебя ненавидеть. Хотел, но не смог. Так и не вышло. — хватаю её лицо и заглядываю прямо в душу.
Впускает. Впервые открывается по-настоящему. Никаких масок. В её зрачках бушует такая буря, что способна захлестнуть с головой и разорвать на части.
— Прости меня, Артём. Знаю, что очень перед тобой виновата. Не знаю, сможешь ли ты однажды это сделать, но я буду ждать, сколько придётся. Целую жизнь. Я люблю тебя, Тём.
Хочу ей ответить. Хочу… Но не могу. Не получается. Слова застревают в горле и никак, сука, не выходит их вытолкнуть. Поэтому просто прижимаю крепче и снова целую. Когда воздух кончается, повторяю вопрос:
— Что с твоими руками, маленькая?
— Колотила грушу, чтобы хоть как-то пережить мысль, что больше никогда тебя не увижу.
Блядь, даже не знаю,
