и уложили на кровать, она села с ним рядом и сидела тихо, как мышка, периодически обтирая лоб и лицо своего господина мокрой тканью, поднося ему воды, слушая его хриплое дыхание и молясь Инифри, чтобы они не опоздали.
К полуночи Тэррик пришел в себя.
— Чербер. — Голос был слабым, но ясным.
— Я здесь, господин, — тут же откликнулась она.
— Где близкие?
— Ты отослал их в другой дом, они не возвращались. Мы одни.
— Мы в Дальних землях? Мне ведь не приснилось? — осторожно спросил он после недолгого молчания.
— Вчера переправились через Оргосард, — подтвердила она.
— Зеленокожие? Что с ними?
— Твои воины убили их, господин. Мы победили.
Тэррик слушал тишину, нарушаемую треском поленьев в очаге, а потом снова говорил, задавал ей вопросы и сам же давал на них ответы, как будто молчание давило на него, как будто ему хотелось постоянно быть уверенным в том, что он не один.
— Ты знаешь, почему эти земли называются Дальними, Чербер?
— Потому что они тянутся в Даль на краю мира, — говорила она.
С его губ срывался смешок.
— Я видел ваш мир целиком, Чербер. У него нет края. Он круглый, как ягода, и висит в пустоте возле круглого солнца. И кружится вокруг него, кружится, кружится, кружится... Я видел, Чербер. Все так и было.
Он явно бредил, но Шербера спешила согласиться и приносила ему еще теплого отвара и заставляла выпить, чтобы выгнать жар из крови.
Вечером деревню снова атаковали зеленокожие, но метель кончилась, и войско легко отбило удар. Тэррик порывался встать с постели, хотел идти в бой, и только Олдин, удержав его своей нечеловеческой силой, смог его остановить.
— Если ты свалишься с лошади сейчас, никто не поверит в палицу. — Он прижал Тэррика к постели так легко, словно фрейле был не воин, а ребенок. — Тебе лучше лежать. Ты еще слаб.
— Я должен вести войско.
— Мы никуда не идем. Зеленокожих мало, воины почти отбили атаку.
— Я хочу быть там. — Его глаза блестели возбуждением и жаром, но язык заплетался, и слова становились все бессвязнее. — Я должен быть там! Что ты сделал... что ты... Целитель, ты будешь...
Глаза Тэррика закрылись на полуслове, и он вроде бы уснул, и только тогда Олдин отпустил его и отошел к огню, где сидела Шербера.
— Я подмешал в отвар успокаивающие травы. Иначе он уйдет, и мы его не удержим. Ему нужно быть на передовой, иначе он чувствует себя бесполезным. — Он оглядел ее: слипшиеся от пота волосы, тяжелые покрасневшие веки, затуманенный взгляд. — Тебе надо отдохнуть.
Но она не могла оставить его. Она была рядом, пока Тэррик не проснулся, а потом помогла своему господину сесть, опираясь о стену, и даже не бросала в его сторону возмущенные взгляды, пока он говорил с близкими, принесшими доклады о ходе боя.
Зеленокожие бежали. Деревня была отбита. Пострадавших среди восходного войска было немного: одному палицей пробило голову, и он умер, еще четверо было укушено, но без заразы их раны заживут быстро.
— И пока мои люди умирали, я сидел здесь, в тепле, и не делал того, что должен был. — Он был весь огонь боя, магия, власть. Шербера не понимала его до конца, но она понимала, что смерть все еще ходит рядом, и не намерена была отступать. — Чербер. Не смотри на меня так. Ты знаешь, это мой долг.
— Тэррик, если бы ты только позволил нам...
— Так Прэйир был прав? Ты ищешь смерти, чтобы исполнить пророчество?
Она так и застыла с открытым ртом.
— А ты не думала, что это может быть и твоя смерть? Что это твоя смерть может ходить рядом, и, попытавшись обмануть ее, Номариам отправит тебя прямиком в объятья матери мертвых?
Тэррик никогда еще не говорил с ней так: по-настоящему разъяренно, хоть и не повышая голоса, озвучивая то, о чем даже ни разу не задумывалась она.
— Я хочу, чтобы ты больше не говорила со мной об этом.
Шербера отошла к противоположной стене и встала, прислонившись к ней, так, чтобы видеть его лицо. Она знала это выражение. С таким Тэррик отдавал приказы. С таким говорил вещи, которые не обсуждались, а просто выполнялись — именно потому, что так сказал он.
Но она не забывала мысль, пришедшую к ней в тот далекий день. Она принадлежала своим мужчинам, да. Но и они принадлежали ей.
— От того, что мы не будем об этом говорить, ничего не изменится, — сказала она.
— Да, Чербер. Ничего. Я не готов на такой обмен и никогда не буду готов. Поэтому я прошу тебя перестать.
— Я — акрай, — сказала она. — В этом мое предназначение, и в этом мое отличие от обычной постельной девки, согревающей ночи пяти мужчин. Поэтому вы и связались со мной клятвой. Поэтому ты и выбрал меня.
Его глаза потемнели так, что на мгновение ей стало не по себе. Но она должна была договорить.
— Ты говоришь о своем долге, Тэррик. А это мой.
Она замолчала, злясь на себя, на его упрямство, на безрассудность, и одновременно понимая, что именно эти качества и делали из него господина, за которым шли на смерть с улыбкой на устах.
Ему было всего двадцать две Жизни, а его мир был разрушен, от его народа осталась лишь горстка людей, которых можно было пересчитать по пальцам, а теперь еще и болезнь, долгая, изматывающая, не убивающая его, но и не позволяющая исцелиться вот уже столько времени.
Но и она была не просто женщиной, знавшей вкус его губ и жар его тела.
Акраяр могли исцелять тяжелые раны своих спутников, хоть и сами потом болели и были слабы, пока не восстановится магия. Инифри дала им эту силу. Шербера владела ей. Она могла ей воспользоваться.
Она могла попытаться.
— Ты хорошо исполняешь свой долг акрай, Чербер, — заговорил Тэррик, и она была поражена тем, сколько усталости слышит в его голосе. — Ты проводишь со мной каждую ночь, потому что знаешь, что нужна мне. Мне не в чем тебя упрекнуть.
Столько всего поднялось в ее сердце при этих словах, но она промолчала, понимая, что сейчас не время и не место.
— Ты права. У нас у каждого есть долг, и чтобы я
