нее. — Многие не выживут. Многие погибнут: воины, акрай, маги, фрейле... Мы все можем погибнуть, если так того захочет Инифри. Возможно, нам и вправду лучше переждать Холода за городскими стенами, набраться сил, дождаться оттепели.
Поэтому Тэррик и так легко отдал город изгнания темволд. Потому что он знал — потерять людей там значит уменьшить шансы на победу здесь, потому что он понимал, что та битва — лишь одна из многих, и только грядущая станет последней битвой, которая и решит исход войны.
— Тэррик не станет прятаться в городах, пока зеленокожие вырезают целые деревни, — сказала она уверенно.
— Ему не придется долго прятаться, если он умрет, — сказал он, и они оба вздрогнули, когда слово упало между ними тяжелым камнем.
Смерть. Слово, которое так часто звучит во время войны и воспринимаемое как должное, пока это не касается того, кто тебе дорог.
— Ты не можешь знать этого наверняка, — сказала она твердо, но Номариам только крепче сжал ее плечи.
— Ты знаешь, что я бы не стал говорить об этом зря, — сказал он. — Травы Олдина и магия не всесильны, Шербера, а Тэррик — не бессмертный. Это может случиться не завтра и не через несколько дней, но я хочу, чтобы ты знала. То, что мы чувствуем вокруг — эта смерть. И если она выберет его, ни ты, ни я не сможем сделать ничего.
Она вспомнила свой разговор с Прэйиром. Его обманчиво равнодушные слова о том, что она предназначена в жены Тэррику, и все они, даже Фир, просто отойдут в сторону, когда настанет время. Почти вырванное силой полупризнание о том, что он хочет ее, пусть она слаба и умерла бы в его мире, где выживают только сильные.
Но хотели они ее или нет, не имело значения. Постельных девок тоже хотят, их тоже целуют в губы, которые до этого целовали другие, с ними тоже получают наслаждение, заставляющее рычать и шептать нежности, но далеко не каждую оставляют в своей постели, когда приходит рассвет, и безумие ночи уходит прочь.
Но она не привыкла переживать и терзаться из-за того, что еще не случилось. И она не станет бегать вокруг с причитаниями и ждать.
— Как мы можем помочь ему? — спросила она Номариама.
— Эта сила сильнее меня. Сильнее всех магов войска вместе взятых, — сказал он задумчиво. — Но если мы не сможем справиться с ней, мы можем попробовать ее обмануть.
Тяжелые змеиные кольца обвили Шерберу и призрачная змея положила свою огромную плоскую голову ей на плечо. Ей показалось, что и глаза Номариама пожелтели, а зрачки стали узкими, как у создания, которым была его магия.
— Но это может убить и его, и нас с тобой, — прошипела змея ей на ухо.
О, она даже не сомневалась, что будет непросто.
ГЛАВА 2
Но убедить Тэррика, господина господ, фрейле восходного войска было не так-то просто. Он выслушал Номариама спокойно и не проявлял признаков гнева, но когда тот замолчал, просто поднялся и подошел к огню — как Шербера подозревала, чтобы скрыть выражение своего лица, — и молчал так долго, что они едва не решили, что ответа и вовсе не будет.
— Я пока еще в рассудке. — Об голос можно было высекать огонь. — Я не собираюсь рисковать жизнью моей акрай и моего лучшего мага ради спасения своей.
Шербера вздохнула. Она знала, что доводы будут именно такими. И она знала, что упрямство Тэррика — это не его характер, не попытка доказать кому-то, что он может превозмогать боль и не показывать этого ни движением брови, а вера, основанная на величайшем заблуждении его народа.
Фрейле до этого не болели болезнями этого мира. Они умирали от тяжелых ран, но могли пить воду из реки и есть немытые плоды, и находиться целыми днями в целительской палатке рядом с больным, выхаркивающим в тазик свои сожранные чахотницей легкие — и все знали, что их не коснется ни срамная болезнь, ни другая зараза.
Тэррик все еще не верил, что может умереть. Он болел, ему становилось то лучше, то хуже — но он не верил.
— Возвращайся к себе, маг, — сказал он Номариаму. — Ты тоже, Чербер. Началась метель. Проверять посты я сегодня не буду, это бессмысленно. Даже если зеленокожие подойдут к самой деревне, мы этого не увидим. Я останусь здесь и сохраню повязку в тепле, как и наказал Олдин. Иди.
— Я думала, Прэйир — упрямец, — пробормотала Шербера себе под нос, когда они с Номариамом вышли в метель, держась друг за друга. — Но Тэррик...
— Он поверит только тогда, когда не сможет удержать в руке афатр, — сказал ей Номариам. — Или когда свалится с коня на глазах у всей армии, и скрывать станет невозможно. И это случится уже скоро, Шербера.
Он оказался прав.
***
В целительском доме было жарко натоплено, но дверь была открыта, чтобы ходил сквозняк. Олдин проверял повязку на голове того самого единственного выжившего в бойне мальчика — они забрали его с собой, раз уж в его деревне никого не осталось — пока одна из лекарок держала рядом таз. На глазах Шерберы мальчик побелел, потом позеленел и его вырвало. Увидев акрай, он весь залился краской и попытался сесть, но тут же снова закашлялся и исторг из себя желчь.
— Я помогу, — сказала она лекарке, и та отдала ей таз с нескрываемым вздохом облегчения.
Кроме мальчика и красивой, но очень бледной женщины, лежащей на свернутой в несколько слоев и уже пропитавшейся насквозь кровью ткани, в доме никого не было, и когда мальчик наконец откинулся на лежаке, истощенный рвотой, Шербера отвела Олдина в сторону и сказала, что Тэррик согласился.
Не потому что ему понравился план, который предложили Номариам и Шербера. А потому, что вчера, когда их застигла метель, и из нее навстречу армии выбежал отряд зеленокожих, Тэррик отдал приказ защищаться и... лишился чувств и упал с лошади прямо в снег.
Подоспевший Номариам убедил остальных в том, что фрейле сбила с лошади запущенная одним из зеленокожих палица. Его оттащили в повозку целителей, и он пролежал в беспамятстве почти всю ночь и половину следующего дня.
Шербера знала, что не сможет сомкнуть глаз от беспокойства. Когда Тэррика занесли в деревенский дом
