мисс Зени, сэр. Ваша падчерица.
Я узнаю его в тот момент, когда эти слова звучат в его голове. Его лицо бледнеет, глаза расширяются от ужаса, и он отступает так быстро, словно его обожгли.
Я закрываю глаза от всплеска боли, вызванного одним этим действием.
Мои губы все еще покалывает от его поцелуя, трусики все еще влажные от его прикосновений, а сердце все еще колотится от желания, и разочарование бурлит внутри меня, как инфекция, распространяющаяся по кровеносной системе.
Томми опускает голову, положив руки на бедра, и кажется, что каждая мышца его тела напряжена, когда он делает резкие, глубокие вдохи, от которых мое сердце бешено колотится.
Атмосфера становится накаленной. Даже опасной.
Медленно он поднимает свой темный взгляд на меня, и его ноздри раздуваются. От его ядовитого взгляда у меня дрожат губы из-за неожиданного поворота событий.
— Забери ее к чертовой матери, и держи подальше от меня! — прошипел он в мою сторону, и мое сердце разбилось в пух и прах.
Глава 3
Джейд
Когда Томми ушел, я никогда в жизни не чувствовала себя такой использованной и униженной. От стыда я опустила голову, следуя за Маршаллом вверх по лестнице в мою комнату. Это пожилой джентльмен с добрыми глазами и еще более доброй улыбкой. Жалость исходила от него, и я не могла найти в себе в тот момент сил злиться по этому поводу.
Но теперь, когда я сижу в этой роскошной спальне, оформленной в стиле принцессы, и смотрю на красивые розовые стены и нелепо вычурный декор, гнев вырывается наружу.
Как он посмел?
Как он смеет заставлять мое тело чувствовать себя живым под прицелом своих наполненных похотью глаз. Более живым, чем за последние восемнадцать лет моего пребывания на земле.
Затем его прикосновение — ох, вау — и эти губы послали тысячу разрядов электричества по моим венам и цунами на мои трусики, чего не может достичь даже мой Clit 3000.
А потом, когда он понял, кто я такая, он превратил свой гнев на себя в ненависть ко мне. Как он посмел?
Какой мужчина открывает дверь девушке в школьной форме и предполагает, что она пришла ради секса?
Я уже была не в духе из-за того, что меня втянули в жизнь отчима, хотя даже не могла вспомнить, как впервые встретила его. Если бы я отчаянно не хотела почувствовать себя желанной, то осталась в школе-интернате, но всем моим друзьям было куда пойти, и я обычно с нетерпением жду возможности оказаться в доме мистера Марино во время школьных каникул.
Сказать, что я была разочарована, узнав, что ему пришлось срочно уехать по делам, — ничего не сказать, и теперь я застряла здесь, ненужная. Лишь на несколько минут я почувствовала, что являюсь для кого-то всем.
Мой разум всю ночь обдумывал события, и я едва смогла заснуть после того, как его прикосновение заставило меня отчаянно нуждаться в чем-то, чего я никогда раньше не чувствовала.
Он нанимает проституток, я в этом уверена. Мой нос сморщивается от отвращения. Его руки коснулись меня так же, как касались их, но я не могу не чувствовать частичную ревность к ним из-за того, что они испытали с ним больше, чем когда-либо я. Вероятно, когда-нибудь так и будет, теперь, когда он знает, кто я.
Я опускаюсь обратно на кружевную розовую подушку и прикасаюсь пальцем к губам.
Ему ни за что не удастся заставить меня чувствовать себя так.
Использованной.
Сев, я с новой силой расправляю плечи.
Я покажу Томми Марино, что могу быть всем, чем могут быть его шлюхи.
И многое другое.
Томми
Мой член не опустился. Он застрял в состоянии постоянного шока. Как будто эту чертову штуку ударили током, и она настолько чертовски окостенела, что кажется, наступило трупное окоченение. Но я отказываюсь это признавать, надеясь, что этот ублюдок рано или поздно получит сообщение. Предпочтительно первое.
Он натирает мои боксеры с каждым шагом, и когда я открываю дверь на кухню, он почти выпрыгивает из моих джинсов, увидев перед собой зрелище.
Иисус, мать твою, Христос. Как, черт возьми, я должен справиться с этим дерьмом? Я стискиваю челюсть, пока все мое тело напрягается от осознания ее близости.
Она стоит ко мне спиной, но, судя по тому, как напряглись ее плечи, она знает, что я вошел в комнату, и воздух вокруг нас меняется.
Я стиснул зубы от раздражения, рассматривая ее веселую маленькую попку, сидящую за стойкой для завтрака, как будто ей там самое место. На ней шорты для сна, и я задаюсь вопросом, носит ли она под ними трусики. Господи, я облажался.
Я провожу рукой по голове и выдыхаю, клянясь потрахаться как можно скорее и изгнать ее из своих мыслей раз и навсегда.
Направляясь к холодильнику, игнорирую ощущение ее взгляда на себе и достаю из-под регулятора температуры утренний сок и свежую датскую выпечку.
Повернувшись к ней лицом, мне удается спрятать свой твердый член за стойкой. Это не то, что я хочу, чтобы моя падчерица увидела. Я гримасничаю при этой мысли, но, что еще хуже, мой член болит от ее присутствия — элемент табу, развращающий бедного ублюдка.
Ее зеленые глаза встречаются с моими, и на мгновение я замолкаю от того, насколько она красива. Мой взгляд изучает ее. Россыпь веснушек покрывает верхнюю часть носа. Ее волосы собраны в какой-то беспорядочный пучок, удлиняющий шею с отметиной сбоку. Уверен, что это от меня. От воспоминаний у меня пересохло в горле и заныл член. Я цепляюсь за стойку, чтобы не погладить ее, отчаянно нуждаясь в каком-то облегчении — любом гребаном облегчении прямо сейчас.
Я еще никому не ставил засос. Во всяком случае, кроме Жюстин. Моя челюсть сжимается при этом воспоминании.
Медленно мой взгляд скользит вниз к ее кружевному топу и дальше к ее сиськам. Иисус. На ней нет гребаного лифчика, и у меня текут слюнки при виде этого зрелища. Поднося напиток ко рту, я пытаюсь скрыть свою потребность в ней, но не могу отвести взгляд от ее сисек. Господи, черт возьми, я даже вижу ее потемневшие соски.
Моя рука сжимает сок, и я швыряю еду на стойку, раздавливая ладонью, и оглядываюсь через плечо, убедиться, что поблизости нет персонала, который мог бы видеть ее в такой одежде. Она подпрыгивает от моей реакции, проливая молоко из ложки себе на грудь. Я с восторгом наблюдаю, как он стекает под ее
