с ней за стол, на который поставил бутылку, заткнутую тряпичной пробкой. Яна со значением глянула на стакан в его руке.
– Не возражаешь? Хочешь попробовать? Сам наливку делал. Элитная вещь! Не во всяком Париже такую подают. Вот и закуска имеется… – Старик встал и поставил на стол миску с солёными рыжиками. – Ешь, не стесняйся. В бочке дубовой солю. Объедение.
Яна покачала головой.
– Нет спасибо. Я за рулём.
Старик понятливо кивнул.
– Правильно. А я выпью… – Он махнул полстакана и захрустел солёным рыжиком, который ловко подцепил на вилку. – Грешен, уважаю грибочки, – он лукаво улыбнулся.
Яна отогрелась. Деловитый старичок ей нравился всё больше и больше. Она с удовольствием пила чай и хрустела баранками с маком.
– Ты сама по какому делу в лес забрела? – спросил дед, наливая себе еще полстакана.
– Да тут такое дело… – замялась Яна. – Спутник мой и водитель из машины пропали. Я проснулась, а их нет. Пошла искать. Вы их не встречали?
Старик намахнул второй стакан.
– Один здоровый такой, крепкий? – спросил он.
Яна покачала головой.
– Да. Водитель. Именем его не интересовалась, первый раз видела. А спутника моего Тимофеем. Тимофей Никитич Мотов.
Дед Сергей как-то странно посмотрел на нее и тяжело вздохнул.
Яна почувствовала недоброе и напряглась.
– Так видели или нет?
Старик встал и заходил по избе.
– Слушай, дочка… Даже не знаю как тебе и сказать…
В этот момент за окном послышался яростный лай. Яна вздрогнула и прильнула к мутному окошку с двойными рамами, за которыми валялись дохлые мухи.
– Не пугайся, – успокоил ее старик. – Это Шницель белок гоняет. Не уважает он их.
Яна снова повернулась к леснику:
– Да говорите же ради бога, у меня сердце не на месте.
Старик покряхтел и сел на лавку.
– Тут такое дело… Вы за ёлкой ехали?
– Да, в питомник.
– Ну, значит, доехали…
Яна аж подскочила на лавке.
– Да говорите же, не тяните, а то я с ума сойду!
– Дело было так… – начал старик. – Приехали тут ко мне несколько человек, сказали за ёлкой. Я им: предъявите справку на вырубку, а они мне пистолет под нос, я и охнуть не успел. Заржали, заставили одеться и потащили в лес, чтобы я им покрасивее дерево указал. А я был не один, ко мне помощник Димка приехал. Время сейчас горячее, на ёлки самый спрос, одному мне уже трудновато справляться…
Яна поморщилась:
– Пожалуйста, не отвлекайтесь.
– Хорошо, – кивнул дед. – Ну, значит, волокут они нас с Димкой в лес и выводим мы их на посадки, где ёлочки разрешают рубить. А топоров-то у них с собой нету! Я гляжу – один бензопилу тащит, вот ей-богу! – Старик перекрестился. – Я уж чувствую, что дело пахнет керосином, указываю им на такую, знаешь, очень даже симпатичную ёлочку, а они ржать: «Ты что, дед, с дубу рухнул? Нам ёлка не меньше десяти метров в высоту нужна, пушистая, густая. Что ты нам какой-то веник подсовываешь? А ну веди, показывай, где тут у вас первосортные ёлки растут, а то вмиг башку открутим!» Чувствую, не отвертеться мне. Ну веду их дальше, привёл, осмотрелись они и к самой красивой ёлке подвалили. Один включил свою пилу и уже приноровился спилить. Ну, сердце у меня не выдержало, кинулся я к нему, кричу: «Постой! Эту не тронь!» Он меня отпихнул в сугроб и снова к ёлке. Тут Димка его стал за руки хватать. Мужики налетели на нас и к дереву верёвками прикрутили. Верёвку они с собой тащили, целый моток. Димка кричать начал: «Помогите! Помогите!» Ну они ему в рот варежку и запихали, а я молчу. Даже смотреть боюсь глаза закрыл. Тут из леса двое на полянку выходят. Видно, крик Димкин услыхали. Два мужика. Один такой крепкий, в куртке с мехом, в второй, прости господи, в плащике лёгком и шарфе невероятного цвета на шею намотанном. Без шапки. «Что у вас тут происходит?» – тот, что в плаще спрашивает. А бандиты ему: «Давай вали отсюда, пока цел!» Тот, что покрепче, подошёл к нам с Димкой и стал нас отвязывать. Тут бандиты на них налетели и такое началось! Пока они дрались, мы с Димкой отвязались, и он тоже в драку кинулся. А я за ёлкой спрятался, ноги у меня от страха отнялись. Лежу, шагу не могу сделать. Бандиты вверх взяли – еще бы у них бензопила! Один пилу включил и вжик – голова водителя отлетела. Вжик – и Димка без головы… И знаешь, отрубленная голова водителя матом их послала…
В этот момент Яна сползла с лавки и грохнулась без чувств на пол.
Сколько времени прошло, она не помнила, но очнулась на железной кровати старика. Тот брызгал ей в лицо ледяной водой и шлёпал по щекам.
– Где я? – спросила Яна слабо, не понимая, где находится.
– Слава те господи, не на небесах, – ответил дед Сергей. – В обморок ты грохнулась от моего рассказа. Квёлая больно. Все вы городские на голову слабые: чуть что – и в папоротник!
– Причём тут папоротник, – простонала Яна, приподнимаясь.
– Это у меня поговорка такая.
– Понятно… – Яна села на кровати. – Зачем вы мне такие подробности вывалили? Отрубленная… голова… – Она снова пошатнулась.
– Тише, тише… – успокоил старик, бережно укладывая ее на подушки. – Нервная больно…
– У меня хорошо развито воображение, – сказала Яна, облизав сухие губы. – Я творческая натура.
– Зато другое у тебя совсем не развито, – хихикнул старый негодяй, кивнув на ее тощенькую грудь. – Что у вас за мода нынче такая пошла: бабы городские от диет иностранных сухие, как ветки от старой метлы становятся. Ручки – ниточки, ножки – кривенькие, головка – с кулачок, волосики на голове – жиденькие… Разве такой должна быть настоящая женщина? Срамота и убожество. Жалко их… А женщину не жалеть, ею любоваться надо, – сплюнул старик. – Ума нет, считай, калеки. – Старик погладил ее по руке.
Яна отпихнула его руку.
– Не трогайте меня. Что дальше было?
Старик задумался.
– Дальше? А что дальше? Я за сугробом очнулся, глаза открыл, а звери эти увидели, что натворили да ноги в руки и бежать. Я домой приплёлся, полицию вызвал. Те приехали, трупы в черные мешки запаковали, протоколы составили, предупредили, что с меня еще показания снимать будут и укатили. Я вот поначалу подумал, что ты из следственного комитета.
– Я врач, – сказала Яна.
– Это многое объясняет, – вздохнул дед.
– Почему? – не поняла Яна.
– Да будь ты хоть негром преклонных годов, – пошутил дед, – к делу об убийствах твоя профессия не относится. – И вдруг он нагнулся