любовницу.
Бежать сразу же к Екатерине Андреевне, как только её заметил, было не комильфо. Тем более, что девушка собрала вокруг себя множество девиц, как и несколько кавалеров. При этом, она была душой компании, что было видно даже издали. Вот она, будущая светская львица всея Руси. Не знаю наверняка, но Лев Николаевич Толстой, когда писал образ хозяйки солона Ширер, не мог не обойти вниманием Екатерину Андреевну Карамзину, уж больно образы похожи.
— Господин Сперанский? Вы здесь, на приёме? А то как же-ж. Что ж, вот и познакомимся, — сказал мне мужчина, которого я бы преспокойно спутал с купцом, что также были на этом светском рауте, пусть и в малом числе.
— Господин академик, Иван Петрович Кулибин. Как же, как же, столь занятой человек, не отвечающий на мои письма, — сказал я, юродствуя.
На самом деле я чувствовал себя несколько униженным именно Кулибиным. Ещё до приезда в Нижний Новгород, задолго до назначения, я искал встречи с этим гением. Но на мои письма не было ответа, кроме как отговорки о недостатке времени, написанные, скорее всего, даже не самим академиком-мужиком. После, когда я уже прибыл в Нижний, вновь послал слугу Никифора с запиской для гения-изобретателя. Я был учтив, приглашал к себе на обед, намекал, что и сам могу приехать, если он не может. Но ответ был на словах: «Недосуг мне».
Я не обиженка какая, но не проявить некоторое недовольство просто нельзя. И ясно мне, что если послать Кулибину чертежи, например, парохода, то он заинтересуется. Но кому слать? Человеку, который не идёт на контакт? Вначале коммуникация, после секреты и проекты.
— А вы, господин Сперанский, не гневайтесь, занятой я был. Только вырвался из Академии и надзора, своё создавал, по душе работал. А коли я чем занимаюсь, то никого не могу привечать, — оправдывался Иван Петрович.
Нет, не так, лукавит Кулибин про занятость. Я знаю, что подвигло изобретателя первым подойти ко мне сегодня. Подгадил я ему немножко. А нечего носом крутить и не идти на контакт! Он мне нужен, нельзя не использовать такой ресурс в прогрессорстве, а тут Иван Петрович решил кочевряжиться.
Я инициировал расследование против верфи, на которой Кулибин задумал строить свой водоход. И сделал я это в несколько грубой форме и не совсем справедливо. Ну, да хозяина судостроительного предприятия мы показательно перед всем купеческом сообществом оправдаем и в пример подадим. А вот тратить ресурсы на строительство тупикового варианта в развитии кораблестроения не хотелось бы. Тем более, что Кулибин все свои сбережения вкладывает в этот проект, который не будет принят для внедрения [после смерти Кулибина его семье достались лишь долги, все свои немалые средства он вкладывал в собственные изобретения].
— Иван Петрович, приходите завтра ко мне на обед! Где живу, уверен, знаете. У меня есть проект водохода, но не такой, как у вас, вот и посмотрите, и поговорим. Предлагаю начать наше знакомство с чистого листа. Табула раса [чистая доска], господин академик. И да, обговорим и судьбу купца Таранова Никиты Прокофьевича, владельца верфи, — сказал я, откланиваясь.
Нечего пока мне больше обсуждать. Я хочу, очень хочу Кулибина в свою команду. Тем более, что Иван Петрович не один работает. Если к его помощникам прибавить ещё каких умельцев, то можно замахиваться на серьёзное производство, к чему я и стремлюсь. Но Кулибин должен стать товарищем, соратником, другом, только так с ним можно работать продуктивно. Он не про деньги, он тот единичный экземпляр, который за идею.
— Да подождите же вы, господин Сперанский! — догнал меня Иван Петрович Кулибин. — Я же думал, что вы, уж простите, прожектёр, в том понимании, что хотите меня привлечь для своих проектов, которые неосуществимы.
— Что изменилось? И да, я хочу вас иметь соратником для своих проектов, которые станут и вашими. И мы их все доведём до завершения, — отвечал я, привлекая внимание некоторых из гостей генерал-губернатора.
Мы перешли на несколько повышенные тона.
— Я прочёл ваши трактаты. Знаете ли, и на Волге можно быть сведущим о научных открытиях. Я не так чтобы всё понял, но это сильно. Я приду завтра, табула раса, господин Сперанский, — сказал Кулибин и отошёл в сторону.
— Господа! Дамы! Его сиятельство приглашает всех проследовать в столовую! — чинно сказал ливрейный лакей, и все гости бурною толпою, будто несколько дней не ели, направились в зал, где были накрыты столы.
Не без труда я нашёл табличку со своим именем. Меня усаживали не далеко, не близко, но через шесть человек от генерал-губернатора. Его дочь была ещё дальше, Андрей Иванович Вяземский, будто прикрывал своё чадо от меня собственным телом. Кормили без изысков, но вполне сытно. Отварное мясо, запечённая свинина, много пирогов со всевозможными начинками, осетра. Как по мне, так стол казался более купеческим, но, видимо, в преобладании привычных для нижегородских дворян и знатных купцов блюд была цель Вяземского не показать себя столичным снобом.
А после были танцы. И что удивило не только меня, но и некоторую часть публики, звучал вальс. Императрица Мария Фёдоровна отменила вальс, указывая на то, что это вульгарный танец, очень близкого соприкосновения мужчины и женщины, а также требующий более фривольного наряда для девушек. Но или Вяземский посчитал, что до царя далеко, а до мнения царицы ещё дальше, или же запрет действует только в столице.
— Екатерина Андреевна, я рад приветствовать вас, — улучив момент, я всё-таки подошел к Кате.
Девушка потупила глаза, показавшись ещё более миленькой.
— Господин Сперанский, я также рада, — прозвенел её голосок.
— Екатерина Андреевна, будет ли в вашей книжке и для меня строчка. Если позволите, то за эту строку я смогу отблагодарить вас иными строками, но уже виршами, — пытался я завести разговор.
— Мне, действительно, жаль, но ближайшие четыре вальса заняты, — сказала Катя, и мне показалось, что она была в своём сожалении искренней. — Да и батюшка с вами желал переговорить.
— Я буду просить вашей руки, — решительно сказал я, и девушка обронила веер, к которому на цепочке была прикреплена книжка для танцев.
— Вы смутили меня.
— Я должен быть откровенен с вами и никогда не лгать… Никогда…
Я подождал ещё немного, пока момент не стал слишком неловким и, не дождавшись ответа на слова о сватовстве, отправился к Вяземскому. Думал, что я знаток душ, но вот сейчас не понял, какие
