говоришь, богач не верит, что папаха не простая. Погромче надо говорить.
Ели, пили, пировали у другого богача. Тот уж для них не баранов резал, а заколол быка. И вино лилось, как горная речка. А что есть и пить не могли, то швыряли со стола, лили и били. А когда не могли больше ни есть, ни пить, ни лить, ни швырять, ни бить, кончился пир. Тут другой абрек-разбойник надел овчинную папаху на голову. Повернул ее вправо, повернул влево и что было сил закричал:
— Папаха ты моя, овчинная папаха!
Потом стали разбойники-абреки уходить. А богач кричит, дубиной машет:
— Давай мне золота за пищу! За пиво! За брагу! За вино! За грязь и за разбитую посуду!
Да только не было больше золота у разбойников-абреков. Все взял у них первый богач. Тогда набросился на них хозяин с дубиной и начал их бить. Бьет он их, приговаривает:
— Лгуны, разбойники-абреки! Вот вам овчинная папаха! Вот вам есть и пить, швырять и бить!
Еле избавились от хозяина разбойники-абреки. Выбежали во двор, стали они бить друг друга. Бьют друг друга глупые разбойники и кричат:
— Кто сказал: купи папаху?
— Ты сказал: купи папаху!
— Не я, а ты!
Так крепко били друг друга разбойники-абреки, что свалились на землю и встать не могут.
IV
Много ли, мало ли ехал Харзафтид — кто знает. Наконец, приехал он домой. Рассказал он своей жене Аминат, как обманул трех разбойников-абреков.
Потом еще говорит он жене:
— Отдадим отцу лошадь и золота мешок. А двух волов рогатых и арбу оставим себе.
Харзафтид запряг волов в арбу и работал день, работал ночь.
Прошел день, прошел и год, и прочь прогнал бедняк свою нужду.
С тех пор живут, нужды не зная, муж и жена — Харзафтид и Аминат.
Да только стали звать люди Харзафтида не Харзафтидом, а Папахой.
СКАЗКА О НЕОБЫКНОВЕННОМ ОСЛЕ И О НЕОБЫКНОВЕННОЙ ОСЛИЦЕ
I
В большом ауле жил-был один мулла. Рано утром вставал мулла с постели и шел в мечеть. Придет к мечети, подымется на башенку, руки к ушам приложит и закричит громким голосом:
— Аллах акбар!
Это он горцев зовет в мечеть молиться.
Долго стоит мулла на башенке и во все стороны поворачивается. На юг повернется и закричит: «Аллах, акбар!», потом на восток повернется и опять закричит: «Аллах акбар!», потом на север повернется, потом на запад и все кричит: «Аллах акбар!», «Аллах акбар!»
Слышат горцы, как кричит мулла со своей башенки, а что кричит — никто понять не может, потому что не горские слова говорит мулла[2]. Хоть и не понимают горцы слов муллы, а все-таки идут в мечеть. Боятся горцы, как бы мулла на них беды не накликал.
Кто работал в поле, тот соху бросит, кто дрова рубил — топор положит, кто сено косил — воткнет косу в землю, и бегут все к мулле в мечеть. А мулла уже сидит в углу мечети лицом к стене, спиной к двери[3] и четки свои перебирает. А как соберется в мечети весь аул, мулла начинает молиться. Посмотрит он налево — бороду погладит, посмотрит направо — опять бороду погладит, потом станет на колени и низкий поклон положит, потом снова направо и налево посмотрит, снова бороду погладит. И все что-то бормочет. А что бормочет — ни один горец не понимает.
Глядят горцы на муллу и все делают, как мулла: мулла посмотрит направо — и горцы глядят направо, мулла посмотрит налево — и горцы глядят налево, поклон положит мулла — и горцы поклон положат. Слышат горцы, как бормочет мулла — и тоже принимаются бормотать, а что бормочут — и сами не понимают.
Кончит мулла одну молитву, повернет лицо к горцам и скажет им по-горски, скажет всем понятными словами:
— Кто молится великому аллаху и его пророку Магомету, тот пойдет прямо в рай, а кто не молится — сгорит в аду.
Не хотят горцы в аду гореть и начинают они еще усерднее молиться: мулла повернет голову направо один раз, а горцы — два раза, мулла посмотрит налево один раз, а горцы — два раза, положит мулла два поклона, а горцы — пять.
Кончит мулла другую молитву, опять повернет лицо к горцам и опять им скажет понятными словами:
— Кто принесет в мечеть из десяти мер пшеницы одну меру, из десяти гусей одного гуся, из десяти кругов сыра один круг, из десяти кур одну курицу, тот сам богатым станет. А кто не принесет, тот умрёт в нужде.
А кому хочется умереть в нужде? Ни старому горцу, ни молодому горцу, ни старухе-горянке, ни молодой горянке, ни слепому, ни зрячему — никому не хочется в нужде умереть. Вот и несет каждый горец хитрому мулле из десяти кур одну курицу, из десяти мер пшеницы одну меру, из десяти гусей — одного гуся, да не какого-нибудь, а самого жирного.
Хорошо живется мулле: в курятнике у него куры кудахчут, гуси гогочут, амбары у него от хлеба ломятся, в хадзаре до самого потолка круги сыра сложены, горшкам масла и счета нет.
II
Много ли, мало ли так жил мулла — кто знает. Но вот на другом конце аула в заброшенной старой сакле поселился священник. Еще хитрее муллы был тот священник. Воткнул он посреди крыши большой медный крест, по стенам сакли иконы развесил, по углам свечи поставил; потом смастерил себе из медной чашки кадило и сказал:
— Пусть это будет моя сакля и божья сакля. А теперь с благословения господа нашего Иисуса Христа соберу я горцев и скажу им слово божье.
Собрал он со всего аула горцев, собрал и старых и молодых, собрал он и мужчин и женщин, собрал и зрячих и слепых.
Потом стал говорить он горцам сладким голосом:
— Всевышний бог послал меня к вам ради вашего спасения. Отвернитесь от лукавого басурманина, не слушайте слов хитрого муллы, не то покарает вас всевышний бог: он спалит небесным огнем ваши сакли и ваши нивы и нашлет на вас черную чуму.
Сказал так хитрый священник, потом посмотрел вверх и перекрестил себе лоб.
А
