Ладно, иду на компромисс, послушаем радио.
— О, Яшка, глянь, — воскликнул Иван, ткнув пальцем в стекло, — уже третья авария! Я тут пока едем, венки на обочинах считал. Прикинь, шесть штук. А если в машине по четыре человека ехало, то двадцать с лишним трупов? Вот чё тут получается, это столько народу ласты склеило в авариях?
— Охренел, братишка. Нельзя в дороге на такие вещи даже внимание обращать.
— Яш, да ты не грузись, эт я так, к слову!
— Ты базар-то фильтруй! — Вскипел я неспроста — незадолго перед этим у меня умерла мать, так и не оправившись после аварии, но, заметив удивление на лице друга, я сказал:
— Примета плохая, Иван. Особенно в дороге.
— О… смотрю, ты у нас в приметы уже верить стал. А картишки раскидывать не пробовал? А, Яшк? — Ванька прыснул, а я в ответ беззлобно выругался:
— Да пошёл ты! Короче, я тебя одного не оставлю, что-то на душе неспокойно. Мало ли кого Федот притащит, мы сейчас к мяснику пораньше заглянем, а на стрелу позже подтянемся. Сами управимся, санинские пацаны адекватные, с ними всегда добазариться можно. А вот с мясником могут быть проблемы, да и разговор надо правильно поставить, этот гандон кое-что просечь и прочувствовать должен. Давай садись за руль, у меня уже в глазах всё сливается, и гоним в Алтайку. — Мы поменялись местами.
Скоро «бэха» летела по спящим улицам Новоалтайска, до которого от Барнаула минут двадцать езды.
— Яшка, ты помнишь, куда ехать?
— Ага. Не вижу табличку. Какая улица?
— Промышленная, — ответил он, включив дальний свет.
— Промышленная, говоришь? Дуй прямо, потом повернёшь направо, на Тюленина, оттуда в третий переулок налево. Там остановишься у дома. Большой такой, окна на дорогу выходят. Перед воротами асфальтированная площадка. Короче, домик заметный, даже в темноте мимо не проскочишь.
— Замётано. Слышь, а откуда ты так хорошо дорогу знаешь?
— Да с Шалым как-то ездили, и, прикинь, к этому же козлу. Тогда тоже по долгам накосячил. Он, падла, как пионер — всегда готов кинуть ближнего.
— Гы-гы… и дальнего тоже, типа! Слышь, Яш, а терпилу как бить — сильно или не очень?
— Сильно. Только не по морде. Надо, чтобы фейс у него чистенький был. Тормози! Вот тридцать четвёртый дом. Смотри-ка, не спит, свет горит.
Мы вышли из машины. Я постучал в окно, а Иван с хрустом размял пальцы.
Отодвинулась занавеска, в стеблях помидорной рассады появилась мятая физиономия хозяина дома.
— Какого хрена по ночам шаритесь? — рявкнул рассерженный мясник, открывая форточку.
— Ты выйди, Семён, — спокойно ответил ему Иван, — дело есть, поговорить надо.
— Приходите утром, — наглости в голосе должника поубавилось. Он попытался закрыть форточку, но Иван ударил кулаком — посыпалось стекло, мужик отшатнулся, уронив несколько ящиков с хилыми ростками.
— Сука, ты чё базаришь?! Я щас, в натуре, тебе весь дом разворочу!
— Погоди, Иван! Шипицын, разговор есть, давай по-хорошему, а то он действительно домик-то разворотит.
— А что случилось? — испуганно проблеял должник.
— Собаку успокой, чё надрывается? — сказал ему Иван и добавил: — Слышал я, что ты денег Гене Фисенко задолжал.
— А, это?! — Шипицын облегчённо вздохнул, было понятно, что у бедолаги будто гора с плеч упала. — Сейчас выйду. — Занавеска опустилась, и тут же загремели засовы на двери. — А ну цыц! — прикрикнул он, выходя из дома.
Собака умолкла, створка железных ворот, еле слышно скрипнув, отъехала в сторону.
— Ребят, так мы с ним вот разговаривали, он сказал, что подождёт, — нагловато начал Семён, смело шагнув на улицу, но не убирая руку с воротного засова. — А вы-то чего в чужое дело лезете? Сами договоримся.
— Он, может, и подождёт, а вот мы не будем, — ответил я, показывая ему расписку.
— Да чё с ним сюсюкаться? — Иван схватил должника за грудки и выдернул из-за ворот.
— Осади, осади, братишка, — приказал я. Семён не на шутку испугался. Гена Фисенко, когда приезжал за долгом, сам больше походил на просителя и чуть ли не клянчил свои же деньги. Семён понимал, что обнаглел, но отдавать долг не хотелось, тем более что кредитор сильно и не настаивал. Со мной он уже имел дело — тогда я приезжал без Ивана, с невысоким коренастым парнем по кличке Шалый. Разговаривали мирно, не угрожали. Мясник меня запомнил, как-то пару раз пересекались с ним на рынке, здоровался первым. Сейчас он хоть и косился на Ивана, на разбитое стекло, но не показывал вида, что боится. Видно, понадеялся, что опять закончится разговорами. — Так что, Сёма, будем с долгом делать?
— Не, ребята, я клянусь, отдам. Да он согласился на рассрочку, так что у меня есчо есть время. Рассчитаюсь, но не в этом году. Не, пацаны, ну это не ваши же проблемы, ну согласитесь? — попытался перехватить инициативу мясник. — Это же наши с Геной проблемы, и мы их когда-нибудь решим.
— А вот здесь ты ошибаешься. Теперь это наши проблемы, Сэмэн. — Я прищурился, положил руку на плечо должника и заглянул ему в лицо. — Что такое переуступка долга знаешь?
— Знаю, — Семён, успокоенный уважительной речью, не заметил пренебрежения и расслабился.
— Ты чё, сука, не врубаешься, чё те говорят?! — Иван, делая вид, что собирается пнуть камешек, «промазал» и попал ботинком должнику в живот.
Шипицын согнулся, хватая ртом воздух. Иван тут же ударил его ребром ладони по шее — не сильно, чтобы не убить, но и этого оказалось достаточно: мужчина рухнул на асфальт, хватая ртом воздух, словно вытащенная на берег рыба.
— Попинать, что ли?
— Давай, Иван, для профилактики, чтоб впредь деньги не зажиливал, — ответил я, в то же время придерживая друга, чтобы тот и вправду не добил мужика.
Мясник закричал. За забором исходила лаем собака, окна соседних домов быстро гасли — люди тушили свет.
— Осади, Иван, он нам живой нужен!
— Убью падлу! — Напарник распалился и уже занёс ногу над головой Семёна.
— Осади, сказал! — Я схватил друга за руку и дёрнул, оттаскивая от свернувшегося в калачик должника. — Поднимайся, козёл.
— Ребята, — прохрипел Шипицын, вставая на колени. Он попытался подняться, но снова упал.
— Поставь-ка его на ноги.
— Вставай, падла, — Ванька схватил жертву за воротник и резко дёрнул вверх. Тот пошатнулся, но устоял, вцепившись рукой в подоконник.
— Мужики, отдам, — проскулил Шипицын, плача. — Сейчас деньги вынесу.
— Не надо сейчас, Сёмушка. Завтра отвезёшь Генке, скажешь спасибо и в ножки поклонишься. И нас ты, Шипицын, в глаза не видел, понял?
— Ты понял, сука? — прорычал Иван, кидаясь к должнику. Тот сжался, ожидая удара, но я снова остановил друга.
— Не гони, Иван, он завтра всё сделает. Так ведь, Шипицын?
— У-уу… — кивая, промычал
