в офисе мы проводили большую часть жизни. Но, если не считать пристрастия к подобным мелочам и непонятную слезливость, в остальном Аллочка была отличной подругой. Жить с ней было, в общем-то, легко и приятно. Переживания, с какими объяснялся ей в любви, уже потускнели, но в постели я каждый раз ощущал себя так, будто впервые вижу её, впервые обнимаю, целую, — Аллочка всегда была такой разной, такой неожиданной… Пока не начинала задавать вопросы!
— Так ты и спрашивай, я перед тобой прозрачен, радость моя! — попытался отшутиться, но она не собиралась сдаваться:
— Спрашиваю: мне очень любопытно, откуда на твоей груди этот шрам?
— Старая рана. Ещё в детстве располосовал. Упал с дерева, зацепился.
— И дерево выстрелило в тебя из пистолета? Неудачно. Давай сделаем ещё попытку: где ты получил огнестрельное ранение? — Нахмурившись, она отбросила в сторону одеяло и встала. — Яков, мы с тобой уже полгода вместе, а я ничего о тебе не знаю, кроме того, что написано в твоём досье в концерне. И мне это очень не нравится!
— А мне не нравится, что мы с тобой сейчас опоздаем на работу! А ну, шевелимся быстрее!
Спрыгнув с дивана — мы пока спали в просторном холле, спальня планировалась на втором этаже — понёсся в ванную, по пути поставив чайник. Наскоро позавтракав, вышли из дома. Аллочка задержалась во дворе — насыпала корма чудовищу, которого ласково называла «милым Бимочкой», я окрестил пса Пиратом, но все мои доводы, что из щенка вырастет здоровенный вислоухий крокодил, не пробивались в её сознание. Это надо ж — «Бимочка»! Ну, пожалела брошенную животину — сдали бы в приют, там бы куда-то пристроили, так нет же, привезла в дом. Предложил ей купить породистого щенка, она потом со мной два часа не разговаривала.
— Так откуда шрам? — спросила она, пристёгивая ремень безопасности, когда я уже забыл об утреннем разговоре.
Я вдавил педаль газа и едва не сбил человека — прямо на выезде из ворот своего дома! В такую рань пешеходов на Невской улице обычно немного, особенно со стороны коттеджей. И надо было старику на рассвете вылезти именно под мою машину! Мужика занесло на капот прежде, чем я успел затормозить. Какую-то секунду он прижимался к лобовому стеклу, а я, кажется, на всю жизнь запомнил его лицо — морщинистое, покрытое сетью склеротически расширенных красных сосудов. Глаз не разглядел — вязаная шапочка была натянута на самые брови, и потом — миг — и мужик слетел с капота. Но в подсознании что-то щёлкнуло, зазвенело, будто гвоздём по стеклу царапнуло — я уже видел его когда-то и, возможно, даже был знаком с этим человеком. Однако выяснить, так ли это, не получилось. Задёргал ремень безопасности, замок заклинило, но когда выскочил из машины, то пострадавший, подобрав что-то с земли, побежал прочь с такой прытью, будто это он сбил меня. Я пару раз крикнул вслед: «Мужик! Погоди!», но тот только прибавил ходу. Минута — и серая куртка мелькнула за поворотом на Малахово. Пожал плечами, не догонять же, но разозлился. Вернулся назад в машину и дальше управлял автомобилем уже аккуратнее. На душе неприятно скребло, и я не нашёл ничего лучшего, как скинуть раздражение на Аллочку.
— Алла, больше под руку чтобы никаких вопросов. Поняла? И вообще, что ты привязалась? Ну, шрам и шрам, ну мало ли откуда у мужика могут быть шрамы? Вот бы я о каждом ещё помнил! — Она нахмурилась. Я остановил машину у светофора, повернулся к ней лицом и серьёзно сказал: — Я действительно не помню!
Опять соврал, но ворошить то, что давно улеглось, не хотел. Даже ради неё… Гордиться было нечем. Вообще чудом не сел — Бог отвёл от тюрьмы. А тогда, в двадцать с небольшим, гонял по этим же улицам на новенькой «бэхе» и считал себя хозяином жизни. Нравилась машина, нравились деньги, нравилось ощущение власти, помноженной на иллюзию героизма, — я не просто бандит, а настоящий Робин Гуд, восстанавливающий справедливость. Молодой, зелёный, глупый, но тогда я себе казался верхом творения, эдакой помесью бэтмена, супермена и Майкла Карлеоне…
Аллочка надулась и молчала всю дорогу. Я тоже молчал. Ехали по Комсомольскому проспекту, там, где новая постройка сменяется частными домами. То же место — время другое, и в салоне рядом сидела не Аллочка, а Иван, друг и напарник. Иван был простым парнем, за плечами ПТУ и армия. Служил в Чечне и, вернувшись, попал тёпленьким к Сергеичу. Тот поставил нас в спарринг, и мы как-то незаметно почувствовали взаимное уважение. А потом стали вместе отрабатывать темы, которые подкидывал нам тренер…
— Три аккорда полюс надрывный сентиментализм! Яков, шансон, конечно, дело вкуса — чаще дурного, но… выключи, пожалуйста. Надоело уже, — нарушила молчание Аллочка, а я, услышав это, вздрогнул: она почти повторила Ванькину фразу…
* * *
— Слышь, Яшка, выключи уже эту тягомотину! В натуре, задолбал уже! — Иван прокашлялся и блеющим голосом передразнил: — «В Караганде родился, в Самарканде помылся, в Ашхабаде обосрался…» Терпеть не могу эту песню, и фильм тоже не люблю!
— А мне нравится «бумер», — возразил ему я, — всё чисто по жизни.
— Конец беспонтовый, — скривился Иван.
— Вот я и говорю, жизненный. Это только в сказках, Ваня, всё хорошо кончается. Ладно, не будь занудой, — усмехнулся я, но просьбу выполнил, помня, как не по себе было другу после первого просмотра фильма. — Суеверный ты стал, братишка, тюрьмы боишься?
— Братан, мне после Чечни твоя тюрьма до одного места, — Иван хохотнул и сменил тему разговора: — Блин, Яшк, мы в натуре с тобой как менты работаем!
— В смысле? — Выехав с Воровского на старый мост, я прибавил скорость, мечтая скорее завершить дела и добраться до дома — в этот день намахался на тренировке и подустал.
— Ну, это, типа добрый следователь и злой! Я в кино видал.
— Ну, вообще-то, это не только ментовской приём, просто мы на всю катушку используем методы психологического давления, — наивная непосредственность друга позабавила. Я улыбнулся. — А ты окно-то зачем разбил?
— Да это, дебил, в натуре! — ответил Макар, носовым платком стирая кровь с запястья. — Чё опять за фуфло поставил?
— «БИ-2», — ответил я, прибавляя громкость.
— Заколебал своим роком. Ты бы ещё, как они, волосы отрастил да серьгу в ухо вставил. Рокер хренов, — проворчал он, меняя кассету, салон наполнил хриплый голос Ноговицына.
Я сморщился и тоже подколол любителя шансона:
— Ну, тогда, Ванька, и тебе надо бы прикид сменить. А что, надень фуфаечку да мурочку наколи на всю грудину. — И, представив друга в таком виде, расхохотался. Тот обиженно засопел, отвернулся. —
