Нью-Йорке стало модным поддерживать «любимую благотворительную организацию», так и в Нью-Йорке появились любимые дома поселений — Генри Стрит, Университетское поселение и т. д. Целью создания поселенческих домов было создание моста между старым и новым миром, привитие иммигрантам чувства личной цели и духовной самореализации в условиях американской демократии. Правда, поселенческие дома, как правило, концентрировали свои усилия на детях и молодежи. Существовало мнение, что дети часто «задерживаются» в процессе американизации родителями-иммигрантами, которые слишком закостенели в своем старом мире, чтобы адаптироваться к другому обществу, или слишком робки и застенчивы, чтобы попытаться это сделать. Но если убедить детей повлиять на родителей, то, согласно теории, и родители смогут увидеть свет. Однако явных усилий по христианизации детей не предпринималось, а лишь предпринимались попытки помочь им чувствовать себя комфортно в американском мире, где преобладает христианство. В поселенческих домах проводились курсы и лекции по всем вопросам — от американской политики до американского спорта, от манер до манеры одеваться. Другими словами, они пытались дополнить и расширить то, что делала Джулия Ричман в своих школах.
И во многом им это удалось. Но среди этих вторжений христиан и евреев, которые «отличались» от евреев Нижнего Ист-Сайда, все еще были заметны волнения и недоверие.
Лилиан Уолд в свободное от работы время, по крайней мере, когда она не учила жителей многоквартирных домов, как правильно открывать стоки, выбрасывать мусор, бороться с крысами или глотать неприятные на вкус лекарства, придерживалась довольно величественной и патрицианской манеры, предпочитая большие цветистые шляпы и вуали на лице. Тем не менее, ее очень любили в Нижнем Ист-Сайде, и по мере того, как росла ее легенда, она превращалась в нечто вроде Флоренс Найтингейл последнего времени. Если бы в еврейской вере существовали кандидаты на святость, она была бы одним из них. Но не такова мисс Ричман, чьи цели — помощь новым иммигрантам в ассимиляции — были, по сути, теми же самыми. Вероятно, именно разница в личностных качествах этих двух женщин объясняет разное отношение к их деятельности. Лилиан Уолд была успокаивающей, материнской, утешающей, держащей руку на пульсе. Джулия Ричман была «кнутом», не терпящим лени и неэффективности, женщиной с легко узнаваемым мнением, не стесняющейся говорить то, что у нее на уме, практически по любому вопросу.
И, конечно, сферы деятельности этих двух женщин отличались друг от друга с точки зрения людей, которым они стремились служить. Задачи Лилиан Уолд были более конкретными и насущными — лечение недугов человеческого тела. Заботы Джулии Ричман были более тонкими и неуловимыми — американизация сознания иммигрантов.
Как и Лилиан Уолд, Джулия Ричман выросла в мире умеренного достатка. Ее семья, эмигрировавшая из Германии двумя поколениями ранее, преуспела настолько, что стала солидными городскими жителями. Ее отец владел бизнесом по производству красок и стекол и, в частности, поставлял все оригинальные стекла для старого Института Купера, что было особенно выгодным контрактом. Семья очень гордилась своими предками и вела свою историю с 1604 г., с города Праги в тогдашней Богемии, и Джулия любила отмечать, что в ее родословной есть знаменитые врачи, учителя и раввины.
Она родилась 12 октября 1855 г., средний ребенок из пяти детей, в Нью-Йорке, где семья жила на Седьмой авеню, 156, в самом центре модного в то время района Челси. Она училась в школе № 50, а затем, после переезда семьи в пригород Лонг-Айленда, в средней школе Хантингтона. В Хантингтоне, несмотря на отличные оценки, она слыла сорванцом и выпендрежницей. В длинных юбках, зажатых между ног, она забиралась на высокие деревья и качалась на их ветвях. Кроме того, она была нередкой нарушительницей спокойствия, славилась властными манерами и вспыльчивым характером. В двенадцать лет она обсуждала будущее с одним из своих сверстников, и, как сообщается, произошел следующий обмен мнениями:
Подруга: «Джулия, я красивая, и мой отец богат. Когда я закончу школу, я выйду замуж за богатого человека, который будет обо мне заботиться».
Юлия (возмущенно): «Ну, я не красавица, мой отец не богат, и я не собираюсь выходить замуж, но перед смертью все в Нью-Йорке будут знать мое имя!».
Выросшая в жестко дисциплинированной еврейской семье, Джулия и ее сестры обучались домашнему искусству под руководством исключительно требовательной матери. Например, каждая девочка должна была по очереди накрывать на стол во время семейных обедов, что было совсем несложно, если учесть, что обеды состояли из шести блюд и включали семь сервизов. Однажды, накрыв стол в соответствии с инструкцией, Джулия позвала маму в столовую, чтобы проконтролировать результат. Миссис Ричман медленно обошла вокруг большого стола, проверяя каждый предмет. Все серебряные и стеклянные приборы, фарфор и салфетки были расставлены правильно, но мама Джулии заметила одно несоответствие. Кружевная скатерть на одной стороне стола висела немного ниже, чем на другой. «Джулия, — сказала мама, — убери все со стола, положи все обратно в ящики и шкафы, откуда они взялись, расправь скатерть и начни все сначала». Юля сделала все, как ей было велено. Этот урок, как она любила вспоминать впоследствии, приучил ее к «точности».
Однако в выборе профессии она была более самостоятельна. К большому огорчению родителей, в четырнадцать лет она объявила, что намерена стать школьной учительницей. Ее викторианский отец был особенно огорчен этим решением, поскольку преподавание неизбежно означало девичество, а в те времена беременность учительницы была основанием для увольнения. Но Джулия одержала верх и в пятнадцать лет поступила в нью-йоркский Нормальный колледж[1]. В 1872 г. она окончила стандартный двухгодичный курс обучения, но поскольку ей еще не исполнилось семнадцати лет — минимального возраста для работы учителем в Нью-Йорке, — лицензию на право преподавания пришлось отложить до дня ее рождения.
В первый раз Джулия Ричман преподавала в классе для мальчиков, где, поскольку многие из ее учеников были ее ровесниками и старше, ей было трудно привить им ту дисциплину, о которой она мечтала. Однако вскоре ее перевели в класс для девочек, и здесь дела пошли значительно лучше. О Джулии Ричман уже тогда говорили, что она «рождена командовать», и по мере того, как росла ее репутация, росли и ее исполнительские способности, и, несомненно, ее эго. Она начала уверенно продвигаться по карьерной лестнице в системе государственных школ — сначала до заместителя директора школы № 73, а затем, в 1884 г., до директора отделения для девочек. Ей не было еще и тридцати, а она уже была самым молодым директором в истории города, а также одной из первых женщин и единственной женщиной-еврейкой, ставшей
