миру, недавно написал в «Лондон- Мэгэзин», что «Книга Каина» это не «великое произведение», а «великое преступление», «книга для несовершеннолетних, книга, развращающая молодежь». Несомненно, Трокки хотел, если не развращать ей, то, явно, шокировать, точно так же, как двумя столетиями ранее де Сад. Он говорит коварные вещи: игра важнее труда, наркотики расширяют сознание, следовательно, позитивны, законы изначально созданы с целью оным не подчиняться, мораль и традиция — не более чем вздор (и это мы слышим из уст человека, который не только подсадил свою новую жену-американку на героин, но и, как утверждают, чуть ли не через полгода после свадьбы выгнал ее на улицы Лас-Вегаса заниматься проституцией, человека, безусловно воплощавшего па практике то, что он проповедовал).
«Я вне вашего мира, — писал Трокки одному из своих друзей в шестидесятые, вскоре после того, как он покинул Сен-Жермен-де-Пре ради Гринвич-Виллидж. — И впредь я не подчиняюсь вашим законам». Проблема была в том — и в глубине души он это знал — что перебравшись в конце пятидесятых в Америку Трокки сознательно вступал на территорию врага, в климат, намного более непримиримый по отношению к наркотикам, чем любая другая часть света, какую он мог избрать. Но как бы он не отрицал существование законов, они были и действовали, и, как показали дальнейшие события, он не сумел их избежать. Когда он прилетел в страну в 1961-м году, имея, должен отметить для занесения в протокол, не один а целых два Джордж-Плимптоновских костюма (это — отдельная история), ему вполне реально угрожала смертная казнь, а жена маялась в тюрьме штата. Однажды я спросил его, неужели эта постоянная опасность, необходимость весь день оглядываться по сторонам, неужели они не изматывают, не утомляют его. «Вовсе нет, Дик, — убежденно ответил он со своим чарующе-мелодичным шотландским акцентом. — Напротив, очень придает сил возможность обыграть козлов в их же жалкой грязной игре». Действительно ли он так думал? Может быть, временами, но точно не постоянно.
Когда я писал о Трокки лет этак десять назад, выразив сожаление о том, что, по-моему, учитывая его огромный талант, он, казалось, не выполнил свои обещания, то получил письмо, язвительно отчитавшее меня за наглость. Кто я такой, чтобы судить о нем? Как я осмеливаюсь выражать недовольство по поводу того, что он сделал — ил и не сделал? — со своей жизнью. И, разумеется, он был прав.
Причиной моего гнева, понял я, были воспоминания о прежнем Трокки, моем брате, о том, что он обещал и что он давал. Я злился на сгубивший его джанк — ведь он же убил его. Я злился при мысли о книгах, которые он мог бы написать и не написал. На что Трокки снова сказал бы, что не героин его погубил. Джанк был не более чем инструментом, выбранным совершенно свободно, и полностью оправданным. Мы давным-давно множество раз обсуждали эту тему, но, словно атеист и верующий, бросили попытки найти общую отправную точку для беспристрастной дискуссии.
И, тем не менее, отбросив это всё в сторону, и перечитывая «Книгу Каина» после долгих лет, я не сомневаюсь в её важности. Наряду с «Голым ланчем» Уильяма Берроуза она стоит в ряду лучших книг, серьёзно и честно разрабатывающих тему наркотиков. Как и в случае с шедевром Берроуза, то, что в первые годы после публикации критики бранили за «бесформенность», есть неотъемлемый и значимый компонент её неувядающей прелести. Её нельзя не принимать всерьёз. Её, как пишет Джеймс Кэмпбелл: «повсюду запрещали, сжигали, преследовали, не брали в магазины, бранили за нежное описание героина и грубое сексуальное содержание… «Книга Каина» больше чем роман, это стиль жизни. Это автобиография и вымысел одновременно, дневник наркомана, поэтапный отчёт об одиссее джанки в Нью-Йорке, изучение сознания под действием веществ, пощёчина сексуальной благопристойности, комментарий литературной и критической практики, карта для исследований внутреннего космоса».
«Нет более систематического нигилизма, чем нигилизм джанки в Америке», — писал шотландец Трокки. На самом деле, в плане описания жизни и своей позиции, «Книга Каина» не имеет равных себе в современной литературе.
Ричард Сивер
1992
КНИГА КАИНА
… Их развращенность столь опасна, столь энергична, что, печатая свои чудовищные произведения, они не преследуют иной цели, кроли как вынести за пределы своих жизней общую сумму своих преступлений; иных они уже не совершат, но их проклятые книжки подтолкнут к преступлениям других. И сия приятная мысль. с коей они сойдут в могилу, утешает их, несмотря на то, что смерть вынуждает их отрекаться от жизни.
— Д.-А.Ф. де Сад
1
Моя баржа пришвартована на канале в Флашинге, штат Нью-Йорк, около плавучей пристани Мак-Асфальта и Строительной Корпорации. Сейчас только начало шестого вечера. Сегодня в такое время еще день, и падающее на шлакобетонные блоки главного здания завода солнце, окрасило их в розовый цвет. Подъемные краны и палубы остальных пришвартованных барж пустынны.
Полчаса назад я вмазался.
Я опустил иглу и пипетку в стакан с холодной водой и лег на койку. Почти сразу почувствовал головокружение. Отличный, хмурый. Не сравнить с тем, что мы в последнее время брали. Мне бы стоило быть поосторожнее. До сих пор поблизости ошивались двое работяг в широких синих хэбэшных штанах. Время от времени пересекали мой мостик. Интересуются. Днём они слышали шум пишущей машинки. Этого вполне достаточно, чтобы они начали любопытствовать. Не так уж часто капитаны барж возят с собой пишущие машинки. Переговариваясь, они стояли прямо рядом с каютой. Потом, где-то около пяти, я услышал, как они вылезли обратно на палубу и ушли.
Лежа на койке, встревоженный неожиданной тишиной над каналом, я услышал жужжание мухи и заметил, что насекомое копошится у высохшего трупа другой мухи, налипшего на Деревянной обшивке стены. Я некоторое время посмотрел на нее, потом внимание рассеялось. Прошло несколько минут. Я опять услышал ее жужжание и увидел как она продолжает трудиться, усевшись жесткими выпуклыми лапками на труп. Ножки выросли из черного пятна как крошечные побеги ресниц. Живая муха занята делом. Я спросил себя: не крови ли она хочет. Может быть, мухи, как волки или крысы, могут поедать себе подобных.
Каин на молитве, Нарцисс перед зеркалом.
Сознание под героином затуманивает восприятие. Как это обычно происходит; оно отслеживает только содержание. Но весь процесс постановки вопроса, отделения сознания оттого, что ему известно, бесплоден. Не то что объекты восприятия навязчивы в той ошеломляющей манере, как бывает под мескалином или лизергиновой кислотой, не
