из книжки Kinder und Hausmdrcheri[4]. Я хотел бы об этом забыть, и даже иногда думал, что забыл, но нет, ее далекий голос до сих пор звучит в ушах: *£s war einmal im tiefen, tiefen Wald…»[5]
Хоть я и покинул сообщество подменышей много лет назад, в глубине души я остался в чаще этого дикого леса, скрывавшего меня настоящего от глаз тех, кого я полюбил всей душой. Только сейчас, после некоторых странных событий этого года, я нашел в себе мужество рассказать свою историю. Это моя исповедь, которую я слишком долго откладывал. Но теперь мой собственный страх отступает перед той опасностью, которая грозит моему сыну. Мы все меняемся.
Я тоже изменился.
Глава 2
Я ушел.
Это не сказка, а подлинная история моей двойной жизни, которую я записал на тот случай, если меня снова найдут.
Все началось, когда я был семилетним мальчишкой, далеким от моих нынешних желаний. Около тридцати лет назад, одним августовским вечером, я убежал из дома и больше не вернулся. Я уже забыл, что заставило меня это сделать, но помню, как готовился к долгому путешествию, как набивал карманы печеньем, оставшимся после обеда, как выскользнул из дома до того тихо, что моя мать не сразу, наверное, обнаружила мое отсутствие.
Я вышел через заднюю дверь и осторожно, пытаясь быть незамеченным, пересек залитую солнечным светом опушку. Лес после нее показался темным-претемным и безопасным, и я смело двинулся вглубь. Вокруг стояла тишина, птицы смолкли, и насекомые спали, пережидая жару. От зноя вдруг заскрипело какое-то дерево, словно пытаясь вырваться из земли и сбежать. Зеленая крыша из листьев над головой томно шелестела при каждом дуновении ветерка. Когда зашло солнце, я наткнулся на огромных размеров каштан с большущим дуплом, которое идеально подходило для первой ночевки в лесу. Я решил спрятаться и послушать, как будут меня искать. Я не собирался отзываться, даже если они пройдут рядом. Взрослые кричали, звали меня весь день, и на закате, и в сумерках, и продолжали всю ночь. Я не отвечал. Лучи фонариков метались среди деревьев как сумасшедшие, когда люди из поисковой группы продирались сквозь заросли, спотыкаясь о пни и упавшие стволы, и кто-то несколько раз прошел совсем рядом со мной. Вскоре голоса их удалились, стали похожи сначала на эхо, потом — на шепот, и, наконец, наступила тишина. Я был полон решимости потеряться окончательно.
Я забрался в дупло поглубже и прижался щекой к его стенке, наслаждаясь сладковатым запахом гнили и сырости, чувствуя кожей древесную шероховатость. Внезапно вдалеке послышалось какое-то шуршание, потом оно стало ближе, превратилось в неясный говор. Затрещали ветки, зашуршали листья, будто кто-то подбежал и остановился рядом с моим укрытием. Сдержанное дыхание, шепот, переминание с ноги на ногу… Я сжался от страха, и тут что-то вскарабкалось в дупло и наткнулось на мои ноги. Холодные пальцы сомкнулись вокруг моей голой лодыжки и потащили наружу.
Они выволокли меня из дупла и прижали к земле. Я попытался закричать, но чья-то маленькая рука зажала мне рот, а потом другие руки всунули в него кляп. В темноте я не мог разглядеть нападавших, но все они были примерно одного со мной роста. Они мгновенно стащили с меня одежду и спеленали паутиной, как мумию. Я с ужасом осознал: мои похитители — дети, какие-то невероятно сильные мальчишки и девчонки.
Они подняли меня и побежали куда-то. Мы мчались по лесу с бешеной скоростью, я лежал на спине на чьих-то костлявых плечах, и несколько пар рук удерживало меня от падения. Звезды над головой мелькали в просветах между листьями как метеоритный дождь, и мой мир стремительно уносился от меня в темноту. Неведомые силачи двигались легко, несмотря на свою тяжелую ношу, замечательно ориентировались и с легкостью обходили препятствия. Я, словно сова, летел через ночной лес и был взволнован и напуган. Мои похитители переговаривались друг с другом на каком-то странном языке, напоминавшем то ли цокание белки, то ли фырканье оленя. Время от времени чей-то грубый голос шепотом произносил то ли «Ну давай», то ли «Генри Дэй». Почти все они бежали молча, хотя то и дело кто-нибудь начинал тявкать по-волчьи. И, как будто это был сигнал, вся группа замедляла бег, выходя, как я узнал позже, на утоптанную оленью тропу, которой пользовались и другие обитатели леса.
Комары безбоязненно садились мне на лицо и на открытые части рук и ног. Я был связан и потому не мог их отогнать. Очень скоро я оказался весь искусан, тело зудело, но почесаться я не мог. Вскоре к звукам сверчков и Цикад добавилось квакание лягушек, и я различил плеск и бульканье воды. Маленькие чертенята начали что-то петь в унисон и пели до тех пор, пока вдруг резко не остановились. Я понял, что рядом река. И тут они бросили меня, спеленутого, в воду.
Тонуть связанным — неприятное занятие. Больше всего меня напугало не падение и даже не удар о воду, а звук, с которым мое тело вошло в нее. И внезапный переход от теплого воздуха в холодную реку. Во рту у меня был кляп, руками не шевельнуть. Под водой я ничего не видел. Какое-то время я пытался сдерживать дыхание, но почти сразу грудь больно сдавило, и легкие наполнились водой. Моя жизнь не промелькнула у меня перед глазами — мне было всего семь лет, — и я не воззвал ни к отцу, ни к матери, ни к Господу Богу. Последнее, что я осознал, было не то, что я умираю, а то, что уже умер. Вода поглотила не только мое тело, но и мою душу, пучина сомкнулась, и водоросли обвились вокруг моей головы.
Много лет спустя, когда история моего обращения стала легендой, мне рассказывали, что когда меня откачивали, из меня хлынул поток воды с головастиками и мальками. Первыми моими воспоминаниями в новом качестве были импровизированная постель, одеяло из тростника и противные засохшие корочки слизи в горле и в носу. Вокруг на камнях и пнях сидело несколько странного вида детей. Они тихо переговаривались между собой и вели себя так, словно меня здесь и не было вовсе. Я пересчитал их. Вместе со мной нас было двенадцать. Я не шевелился не столько от страха, сколько от смущения, ведь лежал-то под одеялом совсем голый. Всё это походило на дурацкий сон, если, конечно, я не умер взаправду и не родился заново.
Наконец они заметили,
