Неотложка примчалась быстро – не прошло и вечности. Их диагноз звучал банально. Фима и так понимал: гипертонический криз, стенокардия. Требовался укол и сон.
Пока он спал, Юлька обзвонила и отменила гостей.
Он проснулся в три часа дня. С удивлением увидел жену, сидящую у постели со скорбным выражением лица. Вспомнил все.
– Мне уже звонили? – спросил Фима, едва слыша собственный голос.
– Я выключила телефоны, – прошептала Юлька. После чего мгновенно преобразилась, взъерошила челку на лбу и приступила к психотерапии, лучше и быстрее которой ничто не могло приводить в норму Ефима Романовича Фогеля.
– Выглядишь неплохо, цвет лица как у деревенского паренька с мороза. Давай померим давление. Ну вот, 130 на 85. Олимпиада! И что ты устраиваешь эти симуляции? Что ты хочешь доказать? Что помрешь раньше меня? Ничего подобного! У тебя, сволочь, генетика такая, что ты еще после меня дважды женишься и перетрахаешь сотню редакционных секретарш. Гостей перенесла на следующие выходные. Какая разница, сегодня все напьются или через неделю! Тебе уже шестьдесят, меньше не будет. Зато вечером наедимся вкуснятины, выпьем винца, я тебе тост скажу и отдамся на столе, как на твое сорокалетие – ты хоть помнишь, что ты вытворял на свое сорокалетие?
Фиме стало хорошо, он улыбнулся и заснул опять.
На следующее утро, в воскресенье, он был в порядке.
Отключив телефоны, они с Юлькой занялись аналитикой и разработкой плана действий. Решались три главные задачи. Первая: найти разумное объяснение бесовщине. Вторая: заставить редакцию (хотя бы редакцию) в это объяснение поверить. Третья: в случае провала достоверно изобразить очередной криз или помешательство («Изображать не придется, ты же готовый сумасшедший гипертоник», – по-доброму съязвила Юлька) и выиграть время на больничной койке, а там, глядишь, и рассосется.
– Исходим из того несомненного факта, что крыша у меня не съехала, – рассуждал Фима. – Более того, я про этого Мудрика, великого и ужасного, думать не думал. Ты же знаешь, киса, газет я читаю много, но бегло и без души, токмо для пополнения запаса терминов. По телевизору смотрю канал «Культура», изредка новости. В дискуссии о роли тайных и явных политических сил в современной России ни с кем, боже упаси, не вступал. Разве что с Ленькой Бошкером иногда посудачим, но ты ж понимаешь… Политических деятелей загадываю крайне редко и преимущественно тех, кто прославился до семнадцатого года. И вообще, где я – где Мудрик! Что мне Мудрик, что я ему! С давних пор абсолютно вне политики и так называемой общественной жизни. Как многие, испытываю страх, но это мой страх по жизни, он не шизоидный, не острый, не персонифицированный… Делаю вывод: это не могло быть оговоркой, точнее – опиской, «по Фрейду». Моя рука этого написать не могла. Она написала «суслик».
– Хорошо, суслик… мой, – не удержалась Юлька, но поспешно добавила: – Только не волнуйся. Делаем вывод: «суслика» на «Мудрика» исправил сам компьютер.
– Слушай, кончай мне тут мистику разводить, – вспылил Фогель и на нервной почве засунул в рот сразу две конфетки из коробочки, предусмотрительно заготовленной для стимуляции мозговой деятельности. – Нет у него интеллекта. И подлянки он сам подкидывать не умеет, если исправен. Всегда первична команда. Или программа. Первичен человек. В данном случае – сволочь.
– Что ты хочешь этим сказать?
– За последние две недели у нас дома гостей не было. Я в сохраненную папку точно не залезал. Ты на роль диверсанта тоже не тянешь при всей своей природной хитрости и язвительности. Вывод один: меня взломали. Включаем телефон, я звоню Проничкину.
Фима не был продвинутым пользователем компьютера. Хотя отношения с этим прибором у него сложились получше, чем с иными техническими устройствами и приспособлениями. Друг семьи, владелец фотоателье Леня Бошкер, заслуженно обзывал его «патологическим гуманитарием». Любая техника, с которой Фима пытался иметь дело, тотчас утрачивала свои физические свойства и функции. Попытка самостоятельно починить в доме розетку могла запросто привести к отключению электричества на всей европейской территории России.
Но компьютер помогал зарабатывать на хлеб, и даже с икрой. Красной, разумеется. Поэтому был найден сосед-программист Юра Проничкин. За скромный гонорар этот вечно нечесаный сорокалетний холостяк с отсутствующим взором компьютерного маньяка смирил профессиональную гордыню и научил азам. Фима терзал его идиотскими вопросами и бездарными ошибками, пока не освоил нужные клавиши и зоны. Дальше шел темный лес, куда Проничкин посоветовал Фиме не лезть. Фима и не лез. Если что-то «замыкало», он звонил Проничкину и получал консультацию – сперва на компьютерном сленге, на этом их «китайском» языке. После деликатного напоминания о том, с кем Юра имеет дело, тот снисходил до диктовки – что в какой последовательности нажимать и кликать. И все получалось. Для дикаря Фогеля Юра был «бог из машины».
Учитель жил в пятнадцати минутах ходьбы. Фогель попросил явиться срочно, в объяснения не вдавался, посулил денег. У Проничкина денег не было никогда, хотя, по информации Фимы, считался он почти гением и трудился на какой-то нехилой фирме. Любую лишнюю копейку Юра тратил на «железки», как называют в их среде запчасти и оборудование для компьютера. А также на книжки и разноязыкие журналы по профессии. И никакой личной жизни.
– Ты собираешься ему сказать? – изумилась Юлька. – А ты уверен…
– Какого черта! – Фогель привычным жестом нервно провел растопыренными пальцами, как расческой, по тому обширному участку черепа, на котором уже лет пятнадцать ничего не произрастало. – Завтра информация пойдет шрапнелью, во все стороны. Завтра же подхватит какая-нибудь желтая газетка. А за ней остальные. Юля, скандал неминуем! Жуткий скандал. Проничкин будет самым безобидным обладателем этой информации. Но пусть объяснит…
Проничкин выслушал внимательно. Замена «суслика» на «Мудрика» не вызвала даже тени улыбки на губах компьютерного гуру. Про себя Фогель на секунду предположил, что этот инопланетянин никогда про Мудрика и не слышал. Но то было слишком смелое предположение.
– Вам за эту ошибку, Ефим Романович, могут таких…дюлей навешать, – неожиданно серьезно изрек Проничкин, поглядев на Фиму с уважением и без малейшего сострадания.
– Юрочка, – взмолился Фогель, словно перед ним уже сидел следователь прокуратуры, – я клянусь, что этого не писал. Я для того тебя и вытащил. Ты должен объяснить, как он сюда попал, этот «Мудрик». Как мне его подсунули и возможно ли это технически?
– Если подсунули – значит, возможно, – резонно констатировал Проничкин и тут наконец улыбнулся, чего за ним почти не водилось.
И тотчас в глазах Проничкина возник маниакальный блеск охотника. Он погрузился в бездонное чрево компьютера. Манипуляции мышкой и клавишами извлекали из таинственных недр машины бесконечную череду цифр, табличек, символов и знаков. Письмена мельтешили на экране, сменяя друг друга стремительно и, как казалось Фиме, абсолютно хаотично. Но Проничкин несомненно управлял этим хаосом, докапываясь до каких-то тайных, лишь ему ведомых следов пребывания злодейских пришельцев. Фима Фогель завороженно глядел на дисплей, и в подсознании трепыхалась глупейшая надежда, что вот сейчас из этого скопища иероглифов выскочит нормальная русская фраза, объясняющая все.
