на мягкий подлокотник.
– Вы с ним близкие друзья? – девушка заглянула в лицо собеседнику.
Сейчас, в дневном свете, стали видны чернильные веснушки, разбросанные по щекам и носу рисы. Заправленные за уши волосы частично выбились и добавляли виду простоты. Уне вдруг показалось, что черты лица тени даже более человеческие, чем у Карлая. И это позволило ей впервые заметить красоту Лесэна. Совсем юношескую. Но это впечатление быстро растаяло.
– Мы одно целое. Вы вряд ли сможете это понять, госпожа Онри. У вас на лице написано, что все мы слишком разные…
От неожиданности девушка даже открыла рот, но слов подобрать не успела. Двери кабинета распахнулись, и в светлом прямоугольнике показалась фигура Карлая.
– Почему вы не сообщили мне о своем визите раньше, госпожа Онри! Если бы я знал…
Двое мужчин, появившихся следом, поспешили откланяться, и вскоре звук их шагов затих в коридоре. Уна бросила вопросительный взгляд на Лесэна. Девушка была уверена, что это он каким-то образом дал знать своему хозяину о ее появлении, но как?!
Молодой риса только лучезарно улыбнулся, подал бумаги Карлаю и тоже покинул приемную.
Волнение, граничащее с ужасом, накрыло Уну удушливой волной. Оступаясь, она последовала за своим избранником в кабинет. Сидя в приемной, она сотню раз повторила слова, которые собиралась сказать, а теперь не могла их вспомнить.
– Что-то случилось? – обеспокоенно спросил тот. – На вас лица нет!
Девушка только помотала головой. А потом выдернула цветок из волос и протянула руку так, чтобы он упал к ногам Карлая. Этот старомодный ритуал, говорящий о согласии женщины принадлежать избранному мужчине, ныне использовали все реже – слишком унизительным он казался. Но сейчас Уна-Жанел предпочла его, чем попытку подобрать слова. Однако она не успела разомкнуть пальцы: Карлай задержал ее запястье. Девушка подняла глаза.
– Вы передумали? – прошептала она в абсолютном смятении.
– Ни в коем случае, – тихо ответил тот. Взял с письменного стола хрустальный бокал, налил в него воды и подставил так, чтобы стебель цветка вошел в него, словно в вазу. – Только так… Не иначе…
Под грохот сердца Уна отпустила розу, позволяя ей остаться в стакане. А потом, задыхаясь от вихря чувств, шагнула вперед и прильнула губами к губам Карлая. Мгновение его замешательства чуть не уронило небо ей на голову. А потом девушка услышала стук второпях поставленного на стол стакана – и сильные руки обняли ее. Прижали жадно и жарко. И вряд ли могло быть что-то слаще и волнительнее этого поцелуя. На короткие мгновения прошлое и будущее словно отломились и рассыпались, оставляя лишь крошечный кусочек тверди настоящего под ногами. Настоящего, в котором все показалось легким и правильным. Но стоило Уне отстраниться, как волшебство растаяло – и тяжелая реальность снова отравила все необходимостью что-то объяснять.
– Уна, – он впервые назвал ее просто по имени, и она словно бы заново услышала его; как-то особенно нежно и мелодично оно прозвучало. – Я обещаю, что не передумаю, что бы ты ни рассказала. Но мне не хотелось бы, чтобы наш союз начинался с тайн. Я чувствую горечь в твоем взгляде. Ты пришла в страхе и сомнениях. Что терзает тебя?
– Моего отца забирают на войну. На линию нападений, – она говорила, глядя в пол, и голос ее предательски срывался. – У меня всего несколько дней. Я хотела попросить вас… тебя… Чтобы церемония произошла так скоро, как это возможно. Завтра… Я хотела бы, чтобы он был рядом в этот день… Понимаешь… те…
Девушка умолкла. А потом почувствовала, как его пальцы ложатся ей на подбородок и поднимают так, чтобы их глаза снова встретились.
– Хоть сегодня. И я рад, что смогу лично дать обещание господину Ригану, что позабочусь о вас с Моррисом.
Без сомнения, он все понял. Понял и отреагировал с такой деликатностью и достоинством, каких Уна не смела ожидать. И она с восхищением и благодарностью почувствовала, как соскальзывают с ее сердца несколько тяжелых камней, оставляя больше места чувствам.
Город был расписан каналами, словно старческая ладонь – линиями. Два из них образовывали недалеко от дома Онри небольшой треугольник с зеленым сквером, в центре которого стоял храм. Тесный и столь древний, что богатое убранство в нем заменяла история столетий, застывших в грубо обработанном камне. Здесь всегда было пусто, тихо и промозгло. Пахло дешевыми благовониями, свечами и живущими под потолком птицами. Уна выбрала это место не случайно. Ее мать, когда еще была жива, любила ходить в эту церковь. Но не на служения. Словно с добрым другом, она делилась с молчаливыми сводами своими трудностями и радостями. И сегодня девушке казалось, что стоит обернуться – и она увидит, как мама сидит рядом с отцом и Моррисом на скрипучей лавке.
Слова клятв были простыми и мудрыми. Уну часто удивляла эта парадоксальная особенность поистине глубоких вещей лежать на поверхности. Сочетающиеся браком обещали слышать, а не слушать друг друга, беречь, а не баловать, подставлять плечо, а не тянуть, а еще – короновать друг друга по очереди, чтобы каждый в нужный час был господином, а в нужный – слугой. Слова были красивы, но, не достигнув сердца, они словно застревали, оставаясь на какой-то призрачной мембране. Ей казалось, что она всех обманывает. Даже себя. Без сомнений, она любила каждого в этом зале, и все происходящее было в первую очередь продиктовано именно любовью. Тогда почему ей так стыдно смотреть в эти ласковые рубиновые огоньки глаз Карлая?!
Когда пожилой церковный старейшина вложил ледяную ладонь Уны в горячую руку ее избранника, девушка опустила глаза и невольно вздрогнула. Носки туфель были испачканы темно-багровыми брызгами, будто запекшейся кровью. Это произошло по дороге в храм. Согласно традиции невесту сопровождает подруга, Уна же предпочла опираться на локоть Руми. И почему-то в этот день хотелось быть максимально незаметной. Прозрачной. Оттого платье ее было простым, почти повседневным. А элегантную диадему из белых цветов и жемчуга, на которой настоял отец, она вставила в волосы, уже подходя к церкви. И чуть не споткнулась, вдруг встретившись глазами с Лесэном. Он стоял у мощеной тропинки, ведущей к высоким деревянным дверям храма. Пожалуй, впервые она видела рису более-менее одетым. На нем было что-то вроде плотного черного халата с широким алым атласным поясом и такими же яркими отворотами и манжетами. В его руках в плетеном блюде полыхали того же цвета ягоды. На фоне небесной серости и старого камня он казался неуместной кляксой.
Девушка сбавила шаг, заметив, что риса двинулся
