поучений Суворова — значит победить.
Иванов, не торопясь, явно испытывая терпение бородатого полковника и смакуя вид его нетерпеливого ерзанья, взял стакан, с уже давно холодным чаем, мелкими глоточками отхлебнул изрядную порцию — по-русски, не вынимая лимона и чайной ложки, а затем продолжил еще более тихим голосом:
— Я внимательно наблюдал за лицами присутствующих в этом зале во время его выступления. Есть у меня такая привычка — вертеть головой в разные стороны, чтобы ориентироваться во мнениях. Уж извиняйте, ничего не поделаешь — карьерные соображения.
Виттель только крякнул и отмахнулся, как от ничего не значащего в данной ситуации.
— Да. Так вот, возвращаясь от отступления… Смотрю на них и вижу, что почти никто не понимает того, что на САМОМ ДЕЛЕ, — последние слова генерал особо выделил, — он говорил.
— Хм-м, — огладил озадаченно Митрич свою бородищу, — видимо я тоже отношусь к их числу. Ну, так потому и пришел к вам, а не к своему замполиту,[2] который мало того, что молокосос, так еще и дурак, прости Господи.
— Все акцентировали свое внимание, — меж тем продолжал полушепотом Иванов, — на его угрозах в адрес террористов и их хозяев, на нудном перечислении тривиальных составляющих режима чрезвычайного положения, тоже с угрозами и карами за нарушение. Наконец, сенсационно прозвучало для обывателя и никем доселе непроизносимая покаянная речь, которая, без сомнений была призвана сплотить вокруг себя простых сограждан, и скорее всего это и проделала. И никто. Я могу вас уверить с полной ответственностью, НИКТО не понял основной подоплеки выступления…
— Ну-ну! — подстегнул его Митрич, когда тот сделал очередную паузу.
— А он открытым текстом, правда, петитом[3] — шрифтом, используемым злыми банкирами для добавления в договор о банковском кредитовании дополнительных условий, сообщил о развороте государственной машины на 180°.
— Куда?! — вырвался невольно вопрос из уст ошарашенного полковника.
— Куда-куда, — несколько ворчливо передразнил его генерал, — к строительству коммунизма, конечно.
— Слава тебе, Господи! Услыхал молитвы, нас, грешных! — просияв лицом, закрестился старик, не понимая, как противоречиво выглядит со стороны православная радость от ожидания коммунизма. — Да, неужто?!
— Представьте себе. Никак иначе фразу о втором шансе и проклятии преданных нами предков я трактовать не могу.
— Это же тогда совсем другой коленкор, дорогой мой Владимир Всеволодович! — чуть не бросился к нему в объятия потомок европейских королей.
— Оно, конечно, все так, — прокряхтел Иванов, вновь откидываясь на спинку стула и складывая пальцы в замок на объемном своем животике. — И я перед лицом своих сопровождающих, — шевельнул он бровями, в сторону сидевших за соседними столиками, — обязан всем своим видом выражать оптимизм. Да вот только прежнего президента ухлопали сегодня за куда менее радикальные поползновения. А ведь он не покушался на основы государства, просто хотел слегка его реформировать, угождая при этом, всем кто справа и слева.
— То есть, вы хотите сказать, что его ждет та же самая участь в недалеком будущем?! — с испугом спросил Митрич. Выражение испуга на лице заматеревшего в медвежьей берлоге полковника тоже бросалось в глаза своим противоречием.
— Боюсь, Михал Дмитрич, что участь эта теперь будет грозить не только ему, но и всем нам.
— Это вы про залужных супостатов изволили выразиться? Ну, так мы уже как-то сжились с этой перманентной угрозой, — пренебрежительно хмыкнул Виттель, хоть и слышавший утром лекцию, произнесенную в бункере Вострецовым, но так до конца и не поверивший его предостережениям насчет методов устранения конкурентов западными спецслужбами. — К тому же, судя по отсутствию продолжения, которое могло бы вылиться в военный конфликт между сверхдержавами, это дело рук местной оппозиции.
— Не уверен. Это могла быть просто некая рассогласованность действий между внешними и внутренними силами, поэтому я бы не стал разделять ваш оптимизм на данный счет, — возразил Иванов. — С учетом успешности проведенных утром испытаний установки, которая в корне может изменить мировой расклад глобальных игроков, дело может принять совсем уж дурной для всех нас оборот. Мало того, что как изволил выразиться наш уважаемый академик, что-де нет таких средств и методов, которыми погнушались бы наши враги, дабы уничтожить нашу установку вместе с персоналом, так еще и речь нового правителя должна придать им дополнительный толчок к радикальному решению «русского вопроса».
— Я, конечно, со своей стороны, сразу же усилил охрану и призвал к повышенной бдительности, но вы всерьез полагаете, что они могут решиться на это безумие?!
— Я полагаю, что у них просто нет иного выхода, — с апломбом заявил генерал. — На их месте, я бы поторопился с устранением всеми доступными методами любых реальных угроз своему существованию.
— Но ведь, это же — Третья Мировая война!
— С чего вы взяли?! — удивленно воззрился на него Иванов. — Нисколько не война, и уж тем более — никакая не Мировая. Просто локальная операция. Возможно с привлечением наемников для десантирования на местности и тотальной зачистки территории. Но скорее всего, это будет — тактический ядерный заряд, килотонн этак на 15–20. Так и скажут: «Летел самолет. Уронил. Случайно. Просим великодушно извинить. Готовы на любую разумную компенсацию. Тем более, господа русские, вы сами говорили, что у вас там ничего такого нет, и не предвидится» кроме РЛС.
— А сами вы, что скажете? — как-то сразу сник Митрич.
Иванов поерзал на стуле, кряхтя по-стариковски, а затем через минуту после глубокомысленного молчания выдал:
— Завтра с утра мы вылетаем на материк. Буду лбом таранить министерские двери на предмет ускорения принятия установки на вооружение, — пожал плечами генерал, а затем, пожевав губами, добавил, — Это, конечно не мое дело… И вы уж простите меня за то, что влезаю в вашу личную жизнь, но вы как-то говорили, что ваша супруга проживает здесь с вами, не так ли?
— Ну да, говорил, — вскинул кустистые седые брови Митрич.
— У меня имеется в салоне самолета несколько свободных мест, — туманно заявил Иванов, глядя Митричу прямо в переносицу.
— И?! — окончательно обалдел Митрич.
— Я был бы рад видеть вашу супругу в числе своих попутчиков до столицы, — четко выговаривая слова, произнес генерал. — Извините еще раз, но больше я ничем, к сожалению, не могу вам помочь.
— Неужели все так фатально?!
— Увы, мой друг, но жизненный опыт подсказывает, что представленный мною сценарий дальнейшего развития обстановки, более чем вероятен, — не меняя позы, проговорил Иванов. — Мы с вами связаны присягой, но за что должны страдать наши родные и близкие?
— Да-да, Владимир Всеволодович, я вам чрезвычайно благодарен за заботу и откровенность, а потому обязательно переговорю сегодня с супругой на эту тему, — сказал, совсем уже нахохлившийся полковник. До него только сейчас стала доходить реальность угрозы уничтожения
