улыбкой махала ему.
Прошло всего пара часов и все изменилось.
Во мне больше нет тепла и летнего уютного счастья. Во мне много страха. Да, именно страха, а не обиды.
Как я теперь без Ромы?
И вопрос тут не в финансах, а в душе, которая приросла намертво к нему. И сейчас ее жестоко дернули, и мне больно.
Также больно, как после слов врача, что меня чудом спасли и что больше у меня не будет детей.
Я думала, что я больше не испытаю этого ужаса и слабости перед жестокой реальностью, но я ошибалась.
И удар нанес самый близкий человек. Тот человек, который в прошлый раз меня спас.
Расстегиваю дрожащими пальцами ворот льняного платья в мелкую крапинку и медленно опускаюсь на стул, глядя на осколки и ромашки.
Сердце давит.
Нет больше Леры и Ромы.
Какая глупость.
Мы ведь обещали быть друг у друга всегда.
С сиплым присвистом я выдыхаю через рот. Покачиваюсь и закрываю глаза.
Что мы скажем нашим дочерям, когда они вернутся? А вернутся они уже через сутки. Загорелые, счастливые, с письмами от друзей, которые завели в лагере.
И кто их встретит?
Господи.
Крепко зажмуриваюсь. Правда их не убьет, но сильно ранит. Так сильно, что шрам в их сердце останется навсегда. Самый важный мужчина в их жизни окажется мудлом обыкновенным и лжецом.
Это так несправедливо и нечестно по отношению к ним.
Я встаю.
Минуту смотрю в окно, прижав ладонь к шее, а после выхожу из кухни, аккуратно перешагивая осколки.
Я все еще верю, что мне снится кошмар.
В гостевой уборной я умываюсь холодной водой и смотрю в отражение. Конечно, мне уже не восемнадцать лет, но выгляжу я хорошо. Ко мне не прикопаешься с претензиями, что я потолстела, что я не ухаживаю за собой и что не брею интимную зону.
Я могла наскучить. Это да. Мужики же такие. Они же любят сравнивать женщин с пельменями, которые надоедают, когда ешь их изо дня в день.
Меня это всегда возмущало.
Я — не пельмени.
Я — человек. Я — женщина. А если тебе захотелось свежей плоти, то дело в том, что больше нет любви.
Захожу в спальню и заглядываю в гардеробную. Роман срывает с плечиков рубашки и кидает на пуфик. Замечает меня.
— Ты хочешь что-то сказать? — спрашивает он и выдвигает ящик с носками. Переводит на меня взгляд. — Или позлорадствовать?
— Я хочу с тобой разосраться в пух и прах, — честно говорю я. — Понимаешь? Я хочу остаться с тобой врагами. Я хочу, чтобы ты исчез из жизни наших дочерей. Исчез, Рома.
— Я не исчезну из жизни дочерей, — смотрит в упор. — Они — мои малышки. Алинку вообще я сам выкормил своими руками, Лер. Я их отец. Не на словах. Я прожил с ними все. И болезни, и бессонные ночи, и зубы…
— Я знаю, — едва слышно отвечаю я. — Знаю…
От этого и больно. Роман — не мудак. Не равнодушный отец. Не жестокий урод.
— Я знаю, что будет сложно, — говорит Рома. — Будут истерики. Крики. Признания в ненависти. Будут, да, но я останусь их отцом.
В голове вспыхивает предательский огонек отчаянной надежды, которая родилась из страха перед одиночеством.
Может, согласиться на его план? М?
Тогда для наших дочерей сохраниться иллюзия крепкой и счастливой семьи, а я… Я постараюсь принять ситуацию такой, какая она есть ради Алинки и Варьки.
Нет.
Что за глупость?
Я не смогу.
Я возненавижу всех вокруг и особенно себя за самообман. Если что я и должна принять, так это то, что у нас нет будущего с Романом.
— Я не смогу все вещи сегодня забрать, — Роман кидает к рубашкам черные носки, — возьму лишь часть, а за остальным пришлю человека.
Это действительно происходит. Он собирает вещи и сегодня съедет. Покинет мою жизнь, как любимый муж.
— Уж не Наташечку ли пришлешь? — едко интересуюсь я.
— Нет, не Наташу, — аккуратно и медленно задвигает ящик, а затем выдвигает другой с чистыми трусами и футболками. — С Наташей меня ждет отдельный разговор.
— И какой же?
Роман подхватывает стопку белых футболок, разворачивается ко мне и криво улыбается:
— Если мы разводимся, Лер, то тебя это не должно волновать.
Глава 6. Отпусти меня
— Я знаю, что ты обижена, Лера! — Роман говорит на повышенных тонах. — И согласен, что мое предложение сейчас на эмоциях кажется абсурдным и возмутительным, но…
— То, что я не могу больше тебе родить, не дает тебе индульгенцию! Не дает! — я кричу. — Мы это с тобой обсуждали!
Я сейчас разорвусь на части от гнева, обиды и отчаяния.
— Обсуждали! — повторяю я. — Это не моя вина!
— Да я не об этом! — Роман тоже кричит, пинает чемодан, который падает, и смотрит на меня. — Я не планировал этого ребенка, ясно? И все это завертелось не из-за того, что я хочу третьего! Не передергивай, Лера! Но раз этот ребенок будет, то…
— Нет! Нет! Нет!
Накрываю лицо ладонью:
— Я тебе, конечно, говорила, что мы можем третьего завести через донорскую яйцеклетку и суррогатную маму, но… — смеюсь, — я не подразумевала, что ты пойдешь налево и обрюхатишь свою помощницу.
Убираю рук с лица и смотрю на Романа:
— Согласись, разница между беременной шлюхой и суррогатной матерью с донорской яйцеклеткой огромная, Рома. И как ты собираешься забрать ребенка у родной матери?
— Этот вопрос решаем, — мрачно говорит мой муж и буравит меня взглядом. — Лер, эмоции сейчас лишние.
Усмехаюсь:
— Вот оно что, — всматриваюсь в его лицо, — у тебя ко мне не осталось эмоций. Вот и причина.
— Да что ты несешь?! — рявкает он и в следующую секунду бьет кулаком по стене. На штукатурке остается вмятина и тонкие трещины. По лицу Романа пробегает судорога, которая искажает его губы в ухмылку. — Может, наоборот?! А?! У меня к тебе слишком много эмоций?! Ты об этом не подумала? Слишком много!
Затем он замолкает и в каком-то черном отчаянии смотрит на меня. И мне жутко от его взгляда, потому что
