Поэты! Как серьёзны ваши лица!
Как вас пленяет звездная краса!
Да это ж я расстреливал небеса,
И мутный свет теперь из дырочек сочится.
Моё ружьё ещё чуть-чуть дрожит.
Свои ошибки нынче я исправил.
Я расстрелял былые миражи,
Воздушных замков купола дырявил.
И слов своих топил я корабли
Красивые эсминцы и фрегаты...
Вы не нужны причалом[2] той земли,
Что на фанерных лозунгах распята.
Поэты, сколотите себе крест!
Поэтом нынче стыдно называться!
Поэзия сегодня в резервации.
Поэзия сегодня рубит лес.
Иные выжили. Но больно им смотреть,
Как мерзнем мы в нетопленых квартирах.
Они теперь свои сжигают лиры,
Чтоб хоть на час озябших обогреть...
Больная кровь опять пошла толчками.
Под потолком гуляла чья-то тень.
И мутным киселем в оконной раме
Уже застрял толстяк — январский день.
Светилась лампочка всё так же равнодушно.
— Ну, что ж, дружок, все было как всегда.
— Да-да, ты прав... ужасно было скучно.
Ужасно скучно в свете, господа!
1981
(Приводится по рукописи)
«Тепло, беспокойно и сыро...»
Тепло, беспокойно и сыро
Весна постучалась ко мне
На улице тают пломбиры.
И шапки упали в цене.
Шатаюсь по улицам синим
И, пряча сырые носки,
Во всех незнакомых гостиных
Без спроса читаю стихи.
Чужие курю папиросы.
И, пачкая пеплом ладонь,
На стенах сегодня без спроса
Окурком рисую мадонн.
Я занят веселой игрою.
Я солнечных зайцев ловлю
И рву васильки на обоях.
И их васильками кормлю.
Красивая женщина моет
Окно на втором этаже.
Я занят весёлой игрою.
Мне нравится этот сюжет.
Киваю случайным прохожим.
По лужам иду напрямик.
А вечером спрячусь в прихожей
Поплачу в чужой воротник.
1981
(Приводится по рукописи)
«Гаснут восковые свечи...»
Гаснут восковые свечи.
За окном белым-бело
Это мне январский вечер
Выбелил оконное стекло.
Встану у замёрзшего окна
И в узоре чистых линий
Нынче мне особенно счастливой
Видится далёкая страна.
Прячутся в еловых лапах
Замки необычной красоты,
Кавалеры в новых шляпах,
Парки и летящие мосты.
По мостам бегут кареты
Мимо ледяных дворцов.
Там, среди цветов и света,
Кружится твоё лицо.
Кружится там синий снег.
Ты летишь в сиянии бала.
Каждый вечер — карнавалы.
Каждый вечер — фейерверк.
Синий снег горит огнем.
Синий лед пылает в люстрах.
В марте за моим окном
Будет и тепло и пусто.
1982
(Приводится по рукописи)
«Чужой костюм широким был в плечах...»
Чужой костюм широким был в плечах,
Но я его по глупости примерил.
И столько сам себе наобещал,
Что сам себе действительно поверил.
Порою мне карманы грели грудь.
Я находил тяжёлые монеты.
Казалось мне — счастливым будет путь
От первой до последней сигареты.
Теперь мне нечем заплатить по векселям
И рыться по карманам бесполезно...
Казалось — нет числа моим рублям,
Осталась только мелочь для проезда.
Скажите же, на сколько быстрых лет
Хватает пятаков, хотел бы знать я?
Скажите, сколько стоит мой билет
До станции Последнего проклятья?
В моём вагоне — божеский тариф!
Седой кондуктор в ватной телогрейке
За парочку довольно сносных рифм
С меня взимает ровно две копейки.
Я еду, не жалея, не скорбя
Я знаю — через год иль через сутки
Смеясь, однажды, высажу себя
На станции Моей Последней Шутки.
Нисколько не жалея, не скорбя...
Так мчись, вагончик мой, неси меня!
Я буду петь, не ведая печали.
Покуда медяки ещё звенят —
Мне кажется — я всё ещё в начале.
Так лей сполна и радость и беду!
И не жалей ни сахара, ни соли
И, захмелев, я спрыгну на ходу
На станции Моей Последней Боли.
1982
(Приводится по рукописи)
«Мы льём своё больное семя...»
Мы льем свое больное семя
На лезвие того ножа,
Которым нас срезает время,
Когда снимает урожай.
Демократичней всех растений
Величие простой травы.
И две мозоли на коленях
Иным полезней головы.
Я приглашаю вас к барьеру —
Моих испытанных врагов.
За убеждения и веру
Плеваться с десяти шагов.
Сегодня всем раздали крести —
И умному, и дураку.
Погиб поэт — невольник чести.
Сварился в собственном соку.
Давай жевательной резинкой
Залепим дыры наших ран.
Разбив любимые пластинки,
Уткнемся в голубой экран[3].
Шуты, фигляры и пророки
Сегодня носят «Фендера́»,
Чтобы воспеть в тяжелом роке
Интриги скотного двора.
И каждый вечер в ресторанах
Мы все встречаемся и пьем.
И ищем истину в стаканах,
И этой истиной блюем.
И льем свое больное семя...
Мы запряжем свинью в карету,
А я усядусь ямщиком.
И двадцать два квадратных метра
Объедем за ночь с ветерком.
Мы вскроем вены торопливо
Надежной бритвою «Жиллет».
Но вместо крови льется пиво
И только пачкает паркет[4].
