– Неправильно понимаешь. Никого я не защищаю. Просто констатирую факты. Не нами заведено, что кто-то живет честным трудом, а кто-то жульничает, и не нам такое положение вещей менять. Это просто не в наших силах. Каждый зарабатывает, как умеет. Умные люди говорят, что наши способности и недостатки закреплены на генном уровне. А против природы не попрешь. Но гораздо лучше быть вором, чем убийцей… как эти. – Я кивком указал на металлическую клетку, где сидели подсудимые.
– И все равно я не могу тебя понять… – начал было Славка.
Но я решительно встал и сказал ему:
– Давай наши прения перенесем куда-нибудь в иное место и на другое время. С меня сегодня хватит заумных разговоров и речей. Все, я сваливаю. Рекомендую последовать моему примеру. Нам тут делать нечего. Все и так ясно.
– Пожалуй, ты прав…
Мы пошли к выходу, провожаемые недобрыми взглядами подсудимых.
Ничего, козлы, подумал я, еще не вечер… Я не успокоюсь, пока не упрячу вас за решетку. А повезет – еще дальше.
Туда, откуда никто не возвращался…
Небо над городом было чистое и голубое как косынка юной девственницы. Где-то ворковали голуби, возле урны на тротуаре озабоченно чирикали воробьи, подбирая хлебные крошки, из хлебного киоска доносился умопомрачительно аппетитный запах свежеиспеченного хлеба.
"… Вроде – все как всегда: то же небо – опять голубое, тот же лес, тот же воздух и та же вода, только он не вернулся из боя…", – вспомнил я слова из песни Володи Высоцкого.
Да, Славка, свой бой мы сегодня проиграли…
"Пойду-ка напьюсь! – решил я, проследив взглядом за Баранкиным, который, понурив голову, медленно шел на автостоянку, где были припаркованы его "Жигули" – подарок тестя. – Ненавижу эту подлую ментовскую работу, ненавижу свой кабинет, это здание, и это небо тоже… И вообще – пошло оно все на хрен!"
Жорж Сандульский пополнел, раздался в заднице, но в его влажных выпуклых глазищах по-прежнему таились настороженность, подозрительность и глубоко спрятанный страх.
Теперь он был владельцем самого престижного и дорогого в городе ресторана "Клипер". – За мной пришел? – насмешливо поинтересовался Жорж.
Он неслышно появившись из-за декоративной перегородки, возле которой я сидел на мягком диванчике.
– А что, пора? – Шутник вы, гражданин начальник…
Он сел напротив и закурил.
Со своей смуглой физиономией он мог быть похож на кого угодно. Его принимали и за грека, и за ассирийца, и за турка, и за азербайджанца, и даже за цыгана.
На самом деле мама у Жоржа была еврейка, а папа… Ну, скажем так, – адвокат, как однажды выразился известный российский политик, рассказывая о своей родословной. Или примерно так – у политиков всегда семь пятниц на недели, и чтобы понять то, что они говорят, лучше заткнуть уши и следить за мимикой. Только она и выдает их истинные намерения и устремления. Чай, не актеры. А если и актеры, то неважные.
Жоржа рос без отца, который был неизвестно кто и неизвестно где. Сандульского в основном воспитывала бабушка, дочь богатого ювелира. В свое время богатого. То есть, до революции.
Правда, поговаривали люди, что старушка тоже имела неплохой гешефт со своей основной работы. А трудилась она в мединституте на кафедре стоматологии. И была, между прочим, лучшим зубопротезистом города и имела звание кандидата медицинских наук.
Как бы там ни было, но Сандульский не просто рос, а еще и катался как сыр в масле. Если имелось тогда где-нибудь на базе или под прилавком птичье молоко, можно было не сомневаться, что Жорж вкушал его утром и вечером. Притом, вместе с гогелем-могелем.
Мы учились в одном классе. И в армию нас забрали в один день. Я знал, что Жорж не испытывает никакого желания надеть на себя солдатские керзачи.
Но тогда мы воевали в Афгане, и отмазаться от призыва могли только сынки высокопоставленных военачальников и партийных боссов, и то с большим трудом.
К сожалению – теперь я точно знаю, что к сожалению – в год окончания школы ни мне, ни Жоржу не удалось поступить в институт. Тогда студентам дневного отделения военкомат предоставлял отсрочки.
Я не попал в ВУЗ только по причине своей легкомысленности. Мне почему-то думалось, что готовиться к вступительным экзаменам в институт можно и на пляже.
Как оказалось, я ошибался…
У Жоржа была иная история. Его бабка решила, что он обязательно должен пойти по ее стопам и стать врачом.
Но у юного Сандульского явно преобладали гены его прадеда. Он мечтал поступить в торговый институт.
Пока Жорж препирался с властной бабкой на сей предмет, поезд, как говорится, ушел, оставив на перроне несостоявшееся светило стоматологии. Бабку он в конце концов уломал, но сдать документы в торговый институт не успел.
В Афгане он тоже побывал, но совсем в ином качестве, нежели я. Жорж прилетал туда на несколько дней со штабным начальством из Москвы.
Каким-то хитрым образом Сандульский сумел устроиться то ли шифровальщиком, то ли еще каким-то ценным армейским кадром, которому путь на передовую заказан. Но медальку за Афган он все-таки ухитрился получить.
Наверное, в этом вопросе Жорж поскромничал. Со своими связями он мог бы претендовать и на большее.
Я знавал одного проходимца, который не нюхал не только пороха, но и солдатских портянок. И тем не менее он сумел отхватить серьезный орден за свои "подвиги" в Афганистане и три медали.
В настоящее время этот сукин сын отирается в обществе воинов-интернационалистов, притом на главных ролях, и время от времени рвет на груди тельняшку, рассказывая доверчивым телезрителям о том, как он сражался против душманов. – У нас, между прочим, сейчас обед, – сказад Сандульский с явным подтекстом. – Не похоже. Я окинул взглядом пустой зал.
– Спецобслуживание, – самодовольно ухмыльнулся Жорж. – Иностранная делегация. Прибудет с минуты на минуту. – Понятно… Я поднялся.
– С нашим кувшинным рылом да в калашный ряд… Покеда.
Я сделал вид, что собираюсь уходить.
– Э-э, старик! Постой. Ты что, обиделся?
– С какой стати? Нынче на милицию не брешет разве что бродячий пес из подворотни. – Ну зачем же так…
Сандульский покраснел от волнения и заискивающе заглянул мне в глаза.
– Ты ведь зашел перекусить? Так в чем вопрос – идем со мной, у меня есть прелестный уголок подальше от нескромных взглядов.
И я пошел.
Я понял, что Жорж здорово испугался…
Как ни неприятно иметь дело с ментами, особенно торговому люду, но еще хуже попасть к ним в немилость. Эту истину Сандульский усвоил крепко.
А я пошел с ним потому, что хотел пусть на несколько часов выбросить из головы не только все еще свежие сцены из зала суда, но и весь тот хлам, который накопился за последний год работы над "мокрыми" делами.
