Стокгольм
Домашние рогалики к утреннему кофе в следственном отделе полиции выглядели необычно. Петер Рюд взял сразу два и с ухмылкой пихнул локтем в бок своего нового коллегу, Юара Салина. Юар, не поняв, взял только один.
— Правда, на член похоже? — Петер указал на рогалик.
— Пардон? — отозвался тот, смотря ему прямо в глаза.
Петер засунул рогалик в рот и ответил, не прожевав:
— А внутри дряблые, как старая манда.
И уселся рядом с аспиранткой, только что начавшей работать на этом же этаже несколько недель назад.
Осень и зима оказались нелегким временем для Петера. Он отметил первый день рождения своих сыновей тем, что бросил их мать, а дальше все пошло к чертям. Не на работе — в личной жизни. Женщина, прежде хотевшая стать его любовницей, Пия Норд, вдруг отвернулась от него, объяснив, что встретила другого.
— У меня все серьезно, Петер, — сказала она. — Я не хочу испортить стоящие отношения.
Петер только фыркнул: тоже мне стоящее дело — трахаться с Пией Норд! Но предпочел промолчать. Пока, во всяком случае.
Но, к сожалению, после того как Петера бросила Пия, развлечься ему было не с кем. До сих пор. Аспирантке было от силы двадцать пять, но она производила впечатление зрелой женщины. А главное, она новенькая и еще не успела услышать всех сплетен, что рассказывали про Петера. Как он бросил жену и как изменял ей, пока они еще жили вместе. Что у него совсем маленькие дети, которых он бросил дважды — посреди своего уже и так укороченного отпуска по уходу за детьми Петер внезапно решил, что больше не может возиться с малышами дома и сбагрил их снова матери, только что начавшей работать на полставки после целого года тяжелой послеродовой депрессии.
Петер подсел к новенькой насколько близко, насколько позволяли приличия. Она не отодвинулась — хороший знак.
— Вкусные рогалики, — сказала она вместо этого, наклонив голову.
Ее коротко стриженные кудряшки торчали во все стороны. Если бы не симпатичное личико, она была бы похожа на тролля. Петер решил рискнуть и ухмыльнулся самым что ни на есть наглым образом.
— Ты не считаешь, что они слегка на член похожи? — спросил он, подмигнув.
Аспирантка одарила его долгим взглядом, поднялась и вышла. Коллеги, сидевшие на диване рядом, ехидно улыбались.
— Тебе ведь вечно надо все испохабить, Петер, — сказал один из них и покачал головой.
Петер ничего не ответил, но покраснел и продолжал пить кофе молча.
В комнату заглянул комиссар Алекс Рехт.
— Петер и Юар, собираемся через десять минут в «Логове льва».
Петер, украдкой оглядевшись, убедился, что коллеги успокоились. Несмотря на то что его считали главным кобелем на этаже, он был единственным, кому посчастливилось стать инспектором криминальной полиции уже в тридцать два года и получить постоянное место в небезызвестной команде комиссара Алекса Рехта.
Он нарочито медленно поднялся с дивана с кофейной чашкой, которую оставил на мойке, хотя посудомоечная машина стояла открытой и ярко-красная табличка «Твоя мама здесь не работает» напоминала, куда вообще-то следовало поставить грязную посуду.
В том прошлом, которое теперь ощущалось как иная, прежняя жизнь, Фредрика Бергман всегда испытывала облегчение и радость от вечерней усталости — наконец-то она уснет. Но это было тогда. Сейчас, когда часовая стрелка уже миновала цифру десять и потребность в сне давала себя знать, Фредрика ощущала лишь ужас. Как партизан с врагом, она готова была сражаться со сном до последней капли крови. И обычно побеждала без особого труда. Тело и душа были настолько напряжены, что она не смыкала глаз до поздней ночи. Усталость причиняла почти физическую боль, а ребенок беспокойно толкался в животе, стараясь угомонить свою маму. Но ему это редко удавалось.
Врач, наблюдавший ее в женской консультации, решил, что успокоил ее, сказав, что она не единственная беременная женщина, которую мучают кошмары по ночам.
— Все дело в гормонах, — объяснил он. — Это явление часто совпадает с тем, что у некоторых женщин, как и у вас, раскрытие таза проходит весьма болезненно.
После он предложил выписать ей больничный, но Фредрика поднялась и ушла на работу. Она была уверена: без работы она не выдержит, а ночные кошмары вряд ли отступят.
Неделю спустя она снова была у врача и, опустив глаза, сказала, что согласна уйти на частичный больничный — укороченный на четверть рабочий день. Доктор сделал, как она просила, без единого возражения.
Фредрика медленно шла по короткому рукаву коридора следственного отдела, где находилась рабочая группа Алекса. Живот выпирал, как баскетбольный мяч, угодивший к ней под майку. Груди увеличились почти вдвое.
— Как те прекрасные холмы в Южной Франции, где делают такое замечательное вино, — сказал Спенсер Лагергрен, он же отец ребенка, когда они виделись с ним несколько дней назад.
К проблемам с тазом и кошмарами добавлялась еще одна — Спенсер. Родители Фредрики, никогда не слышавшие, что у дочери есть любовник (хотя она встречалась с ним уже более десяти лет), были в шоке, когда аккурат за месяц до Рождества она заявила им, что беременна. И что отец ребенка — профессор Упсальского университета и женат.
— Но, Фредрика! — восклицала ее мать. — Сколько же ему лет, этому мужчине?
— Он старше меня на двадцать пять лет и полностью осознает свою ответственность в сложившейся ситуации, — отвечала Фредрика, сама почти что веря в то, что говорит.
— Ну да, — устало заметил отец, — и что это означает в двадцать первом веке?
Да уж, действительно, подумала она и тоже почувствовала усталость.
В двух словах это означало, что Спенсер добровольно признает отцовство и согласен помогать деньгами, а также видеться с ребенком насколько возможно часто, но не собирается разводиться с женой, уже посвященной в их общую тайну, которая вряд ли была такой уж и тайной.
— Что она сказала, когда ты ей все объяснил? — спросила Спенсера Фредрика.
— Сказала, что в доме с малышом будет уютнее.
— Так и сказала? — удивилась Фредрика, не понимая, шутит он или нет.
Спенсер строго посмотрел на нее:
— А ты сама как думаешь?
После этого он ушел, и больше они об этом не говорили.
На работе ее беременность вызвала больше толков и пересудов, чем ей хотелось. А так как никто не набрался смелости спросить ее напрямую, неизбежно поползли слухи и о том, кто отец ребенка этой карьеристки-одиночки Фредрики Бергман. Единственная гражданская сотрудница отдела умудрилась с начала своей работы взбесить почти всех мужчин-коллег, либо игнорируя их, либо ставя под сомнение их компетентность.
