Нас ждет список с рабами.
Я растягиваюсь над Клэр, открываю ей дверь.
– Никаких поездок. Ты не в своем уме.
– А хочешь узнать почему?
Я лишь хочу убедиться, что мозги подбросил искусствовед – и помириться с ним, если такое возможно.
– Нет, – отвечаю я Клэр.
– Твоя жена волнуется за меня. Она расстроится, если со мной что-нибудь случится…
Я начинаю искать связь между мозгами на коврике и странным поведением Клэр.
– Тебе кто-то угрожает, или это намеки на суицид?
Клэр пожимает плечами. Она закрывает дверь машины. Говорит:
– И то, и другое.
Туманные ответы Клэр – это ерунда, а вот упоминание моей Сэнди – это шантаж. Я говорю об этом Клэр. Клэр мне на это отвечает:
– Шантаж шантажом – но все, что происходит, гораздо серьезнее, чем ты можешь себе представить.
Мои поиски связи между мозгами на ковре и поведением Клэр становятся интенсивнее.
– С тобой происходило что-нибудь странное в последнее время? – спрашиваю я, спрашиваю серьезно, чтобы дать понять Клэр, что я над ней, по крайней мере в данный момент, не насмехаюсь.
Клэр отрицательно качает головой, но говорит:
– Кое-что произошло с моими близкими.
Затем шмыгает носом и добавляет:
– И произойдет еще не раз.
Клэр просто тронулась умом, решаю я, и возвращаюсь к своему первоначальному плану. Я набираю номер Пауэрса. Мне никто не отвечает.
Я решаю приехать к своему "подельнику по подделкам" без предупреждения. Я спрашиваю у Клэр:
– Где тебя высадить?
Клэр, понятное дело, удивляется.
– Ты же обещал посмотреть со мной картотеку! Обещал при своей Сэнди!
И добавляет:
– А теперь, когда осталось проехать совсем чуть-чуть, решаешь меня бросить? И тебе хватает наглости называть меня странной?
Первый проблеск логики за сегодня, думаю я о Клэр, и отвечаю:
– Я тебя хотя бы не лапал.
Клэр расстегивает верхние пуговицы на своей черной блузке и просовывает под нее мою руку. Я понимаю, что на Клэр нет бюстгальтера. Силикона в ее груди меньше, чем было три года назад.
– А так ты готов поехать со мной?
Клэр какая угодно мисс, но только не Мисс Занудство, думаю я. Моя Сэнди ошиблась с прозвищем для своей сестрички – такое бывает редко.
– Я же уже щупал твою грудь, – говорю я Клэр.
Моя ладонь проходит путь от искусственного загара на коже до кожаного руля.
– Ничего особенного в твоей груди нет, – добавляю я и спрашиваю:
– Чего же ты хочешь этим добиться? Переспать со мной? Или это пресловутое "начать все сначала"?
Я презрительно усмехаюсь, произнося последнюю фразу, и мой смех неприятен мне самому.
– Ты со мной не поедешь? – спрашивает Клэр.
Я не хочу говорить очевидные ответы. Я опять растягиваюсь над Клэр, опять открываю дверь, говорю:
– Выходи. Поймаешь трамвай.
Я вспоминаю, что Папочка подарил Клэр Линкольн Таун Кар 98 года на ее двадцать восьмой день рождения, и спрашиваю, как он.
Клэр не отвечает. Она всматривается куда-то вдаль, будто кого-то или что-то ищет. И, как назло, не спешит покидать мой Форд Фокус. И плевать, что это ее подарок, машина по факту моя.
Мисс Занудство умерла, да здравствует Мисс Заноза-В-Заднице.
– Я изначально поехал лишь потому, что Сэнди не наплевать на тебя.
Все-таки я говорю очевидный ответ.
Какой-то хипстер с рыжей бородой и розовыми, совсем уж девчачьими наушниками выползает из ближайшего к нам дома. Клэр провожает его взглядом и спрашивает у меня:
– Ты не передумаешь?
– Нет.
Клэр поворачивается ко мне лицом, улыбается совсем уж зловеще – и бьет себя кулаком по лицу. Его тело выпадает из открытого кабриолета на тротуар.
Хипстер в розовых наушниках, размер которых позволил бы ему прозевать двенадцатибальное землетрясение, поворачивается к моему кабриолету. Он подбегает к упавшей Клэр. Она приподнимает голову, что-то пытается сказать, но ничего не говорит, так как хипстер бьет ее кулаком по лицу, и бьет сильно, не так, как била себя сама Клэр.
– Что ты творишь, идиот? – в шоке спрашиваю я.
В первый раз вижу агрессивного хипстера.
Хипстер ударяет по лицу Клэр еще три раза, затем поворачивается ко мне. Его глаза что-то ищут, наушники болтаются на шее, громко играет индитроника.
– Это сделал ты? – спрашивает хипстер и бьет себя по лицу, затем падает спиной на Клэр.
– Что за херня? – спрашиваю я вслух.
Этой фразы недостаточно, чтобы честно описать все то, что со мной сегодня произошло.
Я выбираюсь из машины, подхожу к двум телам, оттаскиваю хипстера от Клэр и в сердцах пинаю упавшие с его шеи розовые наушники. Индитроника перестает играть.
А я перестаю стоять на ногах.
Уже прислоняясь щекой к холодному асфальту, я понимаю, что меня ударили по затылку, и ударили больно.
Но понимание это длится недолго…
Латекс
Я открываю глаза – и закрываю вновь. Думаю, что этот страшный сон продолжается.
Проходит несколько минут. Я понимаю, что это не сон. Все-таки не сон – во сне руки не могут так отекать.
Спустя какое-то время я понимаю, что где-то вешу. Чувствую ремни на запястьях. И на щиколотках тоже. Под спиной что-то твердое, деревянное – как поверхность стола. Однако я вешу вертикально, и вешу абсолютно голым. Я чувствую под членом какую-ту кнопку. Я не решаюсь на нее нажать – да это и невозможно, без рук и ног по кнопке можно только постучать. Мне кажется, что где-то звонит мой телефон, и звонит моя Сэнди, хочет спросить, где я и что происходит. Я и сам хочу узнать ответы на эти вопросы, чтобы все передать Сэнди, ничего не скрывая – если такая возможность появится, разумеется. Моя Сэнди поверит мне – она чувствует, когда я говорю правду и, к счастью, не всегда чувствует, когда я вру.
Мои ноги раздвинуты, руки подняты верх. Я ощущаю себя звездой – но не звездой типа Джима Моррисона. Мне, кстати, уже тридцать, его я пережил. Но надолго ли?
Я ощущаю себя звездой, сгоревшей звездой, темной точкой на темном небе. Я решаю открыть глаза…
Красноватый мрак флуоресцентных ламп отражается на черных стенах. В центре комнаты – пентаграмма, выведенная белым мелом на полу. В центре пентаграммы – канделябр с тремя горящими свечами. Одна уже наполовину сгорела, ее воск капает на пол. Две другие, по всей видимости, только что зажгли. Но в комнате никого нет.
Я смотрю вниз и вижу кожаные ремни. Их чувствуют мои кости, ремни впиваются в мое тело… тело, которое приковано, насколько я могу судить по красным линиям, к другой пентаграмме, нарисованной на стене. Меня собираются принести
