– Тьфу, Соня, кончай, дура дурацкая! – прошептала и снова озадачилась. Нет, ночью мне не казалось. Голос не мой. И ноги эти длиннющие золотисто-смуглые не мои. Как и все остальное.
– Дочиталась всякой дури фэнтезийной, поздравляю, чё! – прошипела, облапывая свою-не-свою грудь. Вот тут обворовали, сволочи. Обвесили. Моя родная побольше была. Ну да имеем, что имеем.
Быстрый осмотр позволил обнаружить-таки дверь в мир удобств. Одежды никакой в пределах видимости не наблюдалось, а голой шастать я была не готова, поэтому стянула покрывало, довольно увесистое, надо сказать, и покралась к цели, волоча излишки текстиля за собой хвостом. Санузел вполне себе современного вида, разве что опять с чересчур нарочитой, режущей глаз роскошью. Позолота, блеск огромных зеркал, камень. Ну все как и полагается в книжках подобного сорта. Вот никак не выходит у меня начать воспринимать все всерьез. Такое чувство, что само сознание подернуто некой дымкой нереальности. Смотришь, трогаешь, да вот оно все вокруг осязаемое, но разум все упрямится и выискивает что-то. Признаки морока или искусственности.
– Мамочки, – уронила, уставившись в зеркале на незнакомку. Высокую, обнаженную, тонкую-звонкую, экзотично-чрезмерно-красивую. С какими-то неимоверно огромными, как у ночного зверя, раскосыми темными глазами, торчащими густыми черными растрепанными лохмами и бледно-розовой полоской поперек горла. Вот тут у меня уже ни сказать, ни подумать ничего внятного не нашлось, кроме «ни хрена себе, трындец».
Глава 3Я еще занималась изучением собственного отражения, обнаружив помимо красоты неземной и несколько подозрительных, как будто недосмытых, бурых мазков на коже то тут, то там, но вдруг послышались уже вполне отчетливые голоса. Кто-то вошел, судя по всему, в мой типа бордельный будуар. И был этот кто-то не один, потому как я успела расслышать спор как минимум двух голосов. Немного шепелявый, как из того кошмара на камне у огня, и второй, однозначно мужской. Ага, именно так. Глубокий, из тех, что принято называть хорошо поставленными, с легко уловимыми властными нотками.
– Светила наши, еще слишком рано! – это частил шепелявый. – Кио Хитоми еще не восстановилась полностью и не способна приветствовать вас как положено!
В его голосе мне отчетливо послышался испуг.
– Ее нет в постели, – возразил ему второй, – то есть силы встать у нее нашлись. Значит, и встретить нас их достаточно.
А вот тут от голоса прямо-таки разит запредельной заносчивостью. В постели нет меня, то бишь и речь обо мне. Ну и как это «как положено», и кого я должна мочь приветствовать по восстановлении, и что за персона там охреневшая, которая требовать этого готова от едва стоящего на ногах человека. Ладно, я стояла на них вполне уверенно, и взгляд на отражение в зеркале прозрачно намекал, что на человека прежнего в полном смысле слова я не тяну. Ой. А хвоста хоть нет?
Выяснить это я не успела. Дверь распахнулась. Показалась согбенная подобострастно спина носителя балахона, темно-фиолетового, кстати. Он пятился, а теснили его двое… хм… Светил. В принципе, очень точное определение. Двое высоких, худощавых мужчин, похожих, как клоны. И слепящих глаза равномерной позолотой повсюду. В смысле у них были богатые шевелюры именно золотого, а не какого-нибудь соломенно-желтого, медового или просто блондинистого цвета. Кожа тоже излучала мягкое свечение более светлого, но опять же именно золотистого цвета. Не загар, приближенный к такому оттенку. Нет. Будто напыление на коже, и даже присущий драгоценному металлу блеск присутствовал. Опять же одежда не выбивалась из общей гаммы. Сверкающее сплошное золотое шитье с множественными вкраплениями таких же золотистых камней. И глаза, что уставились на меня, – две пары с золотистой радужкой. Я замерла, не зная, как реагировать, а в голове снова закрутилась какая-то чушь. Вроде того, что золотые брови и ресницы – так себе зрелище, к такому привыкнуть надо, чтобы не пялиться. Краска, интересно, для кожи не слишком вредная? Дерматит потом не задолбаются лечить? Да и костюмчики эти, сплошь расшитые, у них весят немало небось, охота бы была на себе такое таскать.
– Кио Хитоми! – произнес золотой мужик слева таким тоном, будто чего-то ожидал.
Чего? Судя по тону – как минимум падения к его стопам, коленопреклоненного лобызания рук или типа того.
– Кто? – автоматически спросила я.
Балахононосец развернулся на месте с ловкостью фокусника, не разгибая спины, и больно вцепился в запястье, дергая меня вниз, и зашипел едва слышно:
– Преклони колени перед Светилами! – Ага, то есть мне не показалось, и с ожиданиями на мой счет визитеров я не ошиблась. И вот теперь я увидела его лицо и чуть не шарахнулась. Землисто-серая морщинистая кожа и крошечные черные, напоминающие птичьи глазки. Сходство усиливал крючковатый нос и седые лохмы над острыми ушами. Страсть господня!
– Я же говорил, что она еще не восстановилась, Светилы! Не понимает, где и перед кем, – шепелявил он уже золотым, дергая меня вниз, чуть не выдирая руку из сустава.
Я только открыла рот возмутиться, как поводов для возмущения прибавилось.
– Оставь ее, Вайс! – велел правый золотой, и они стремительно подошли, по сути, налетели на меня, оттеснив противного псевдоптица в балахоне.
Не успела и ойкнуть, как один из Светил, я и не уловила кто, сдернул с меня покрывало, отбросив в сторону тяжелую ткань, как тончайший носовой платок.
– Да что вы…
Золотые цапнули меня каждый за запястье со своей стороны, не заметив моего сопротивления, подняли мне руки, вцепившись и ощупав сверху вниз и обратно изучающими беспардонными взглядами. Как вещь или животное на рынке. Отпустив, закружили вокруг, что две акулы, примеривающиеся, какой кусок отхватить.
– Как вы смее…
– Ну хоть в этот раз вы, похоже, ничего не испортили.
Опять будто и не заметив моей попытки возмутиться, один из них обхватил мой подбородок, властно поднимая лицо, и всмотрелся. Жутко так. Вроде на меня, в глаза, но словно и сквозь, не меня видя. Но по-настоящему меня другое шокировало. Возбуждение. Оно обрушилось, как окатив меня с макушки до пят, ударив и в низ живота и под дых. Сроду ничего такого я не испытывала. Особенно потому, что ощущалось оно мощнее некуда, но не моим! Чуждым. Инородным. Не тем самым «ее тело предало», как в книгах. Меня не предавало ни разу, не то чтобы я эксперт в вопросах внезапного и неуправляемого утекания мозгов между ног. Возможно, с мужчинами я такими, провоцирующими этим предательства и утекания, не пересекалась, но не суть. Главное было то, что меня как мороком похотливым одурманило и обездвижило, отняв и способность говорить заодно. Язык будто мощнейшей анестезией сковало. И вот тут-то стало страшно наконец. Прямо-таки жутко, но на общее состояние, оно же дикий приступ вожделения, это никак не повлияло. Золотой, не отпуская моего подбородка, ласкающе провел большим пальцем удерживающей руки по моей щеке, и у меня задрожало мелко-гадко-необоримо внутри, те самые пресловутые мышцы лона или еще чего, и, к своему отвращению, я почувствовала, что по внутренней стороне правого бедра тягуче потекло, а спину неумолимо прогнуло. Из груди полился протяжный пошлый стон, палец золотого скользнул по губам, и я (или не я, черт его разберет, и провалиться бы ему) обхватила его губами и обласкала подушечку языком с готовностью хорошо вышколенной хозяином собаки, мыча при этом, как маловменяемая. И это уже до такой степени возмутило меня, что ярко вспыхнувшее на подобное дикое состояние бешенство мгновенно выжгло гадкий морок, как свет рассвета нечисть. Я отшатнулась, потеряла вдруг равновесие, колени подогнулись, и рухнула под ноги золотым.
