и осторожно брать в руки дерновинки мхов и класть их конвертики. Наконец-то! На этой точке он точно не был! Он рассмотрит их всех, определит с точностью до вида, впишет свои данные во всероссийский реестр и, может быть, даже опишет новый вид мхов! В таком странном месте он непременно должен быть.
Сфаг забыл и про птиц, и про Инку, и про Миртова, про курсовую, про ночь, про всё. Для него существовали только мхи и уложенный ими путь к признанию его имени.
Инка включила диктофон и подняла руку вверх, записывая ночные голоса. Особо выделялись истеричные чириканья мелких птиц, на которых, судя по всему, охотились. Но увидеть их возможности не было — по направлению источника звука фонарь выделял на чёрном фоне неба только ветки деревьев. Конечно, птиц и днём-то не поймать, не то что ночью. Тем не менее Инка решила идти на этот визг: по крайней мере можно будет забрать себе мёртвую пташку или её кости. Желательно сразу череп, он смотрится хорошо и возни с ним меньше. Разбирать погадки сов, конечно, не очень интересно, но иногда это того стоит.
Однако ни в какой форме мертвецы не попадались, а крики, между прочим, становились всё громче.
Впрочем, смотреть надо было не только наверх, но и под ноги. Инка не заметила торчащий корень и перелетела через него, больно ударившись подбородком о землю.
Однако сложноорганизованный мир, полный энергий и тем не менее допускающий необъяснимые явления, тут же извинился перед ней за эту неприятность: Инка увидела потерянный кем-то складной ножик. Хороший, острый. Надо взять, отдать потом Миртову, пусть метнёт его в Сфага и чуть-чуть промажет, зато у последнего сразу подскочит адреналин и прибавится жизненной энергии.
Инка повертела головой: преподавателя не было. Она положила фонарь на землю, достала пачку и зажигалку и с наслаждением закурила. Белый дымок потянулся в прохладную темноту леса.
Тут Инка испугалась. Совсем слегка, но с ней давно этого не случалось. Прямо перед ней на землю упала птица.
— О Хозяин Леса, это твой знак или моё желание? — зашептала Инка.
Впрочем, других знаков не последовало. Птица не шевелилась.
Инка потушила сигарету и убрала в пакетик в кармане, затем нагнулась и подняла упавшую. Птица была маленькая, с зеленоватым оперением — то ли кто-то из пеночек, то ли зеленушка. Мягкая, тёплая, но плотная, если немного сжать ладонь. Инка изначально замахнулась на беспозвоночных и потому не сильно разбиралась в птицах. По голосам их отличала, а по внешности уже нет, поскольку мелкие воробьинообразные разных видов часто очень похожи.
Инка начала осматривать трупик в поисках раны, но ничего такого не находила. Зато обнаружила на голове странное искусственное приспособление — похоже на маячок, только не отдельной бляшкой, а целиком опоясывающий голову. Это было странно — метки птицам обычно вешают на лапки.
Из уютного мшистого мирка Сфага вывел неожиданно выползший паук. Сфаг по своей привычке сморщился и поспешно отскочил, и тут его ногу задело что-то лёгкое, но обладающее определёноой жёсткостью. Он обернулся и увидел... неясыть. Она спустилась, чтобы поймать юркнувшую мышь, но тут же взлетела, Сфаг даже не успел понять, а точно ли это была именно неясыть и какая. Зато он наконец вспомнил — они пришли за птицами.
— Надо найти Инку, — сказал себе он.
Это приспособление на голове птицы Инке очень не нравилось. Она достала найденный нож и слегка коснулась одного из желобков. Внезапно птица вздрогнула, Инка чуть не выронила её.
— Вот же ж... вивисекция животворящая!
У птицы действительно забилось сердце и напряглись мышцы, но головы она не поднимала. Воодушевлённая Инка снова кольнула ножом, но на этот раз ей не повезло: то ли замёрзшая рука дрогнула, то ли сама птица дёрнулась, вот только девушка проколола крупный сосуд. На ладонь стала стекать ещё не остывшая ярко-алая кровь. Взъерошенная птичка лежала на руке в лужице, точно символ разбившихся надежд.
— Инка?
Девушку осветил фонарь Сфага. Лицо у приятеля сначала испуганно вытянулось, затем исказилось от злости.
И тут Инка поняла, что происходит и как она выглядит с птицей и с ножом в руке. Ей стало ещё прохладнее.
— Это не то, что ты подумал, я сейчас всё объясню... — пробормотала она, но Сфаг уже пылал гневом.
— Да не надо объяснять, и так всё понятно, извращуга ты чёртова! Кровь Хозяину Леса, да? Птичку зарезала? Небось краснокнижную?! Всё, я не могу, сейчас всё скажу Миртову!
Он развернулся и пошёл в ту сторону, где мелькал фонарь Алексея Николаевича. В голове стучало, все крики заглушились, темнота отступила, даже холод прошёл, а в мозгу одна прожигающая фраза: "Извращуга чёртова, извращуга!".
И тут до него донёсся — точнее, достучался — вопль Инки.
— Сфаг, обернись!!!
Сфаг, всё ещё злой, обернулся...
— Это не лиса, — решил Миртов, когда услышал дикий ор со стороны болота.
Уже минут двадцать он пытался определить, куда они отклонились от маршрута. Соединение со спутником хандрило так же, как и компас, связь не ловила вообще.
Он наблюдал вполглаза за фонариками студентов, а потому сразу понял, когда раздался крик и свет замелькал — что-то случилось, и явно чрезвычайное.
Внезапно его чуткое ухо уловило шорох слева...
Ходить-то Миртов мог долго, а вот бегать с большими рюкзаком за плечами и несколькими лишними килограммами очень непросто. И всё же Алексей Николаевич развил скорость хорошего спортивного бегуна, когда понял, что на него пошёл кабан. Хватило и беглого взгляда, чтобы понять — перед ним самец-секач.
Преподаватель рванулся к болоту и забежал на самую его середину, промочив ноги аж до колена и наконец выбравшись на кочку. Для него это путешествие показалось вечностью, сопровождаемой чужим тяжёлым дыханием, хотя на самом деле едва ли прошло секунд десять.
Хрюндель в воду не полез, но остался пасти́, и Миртов возблагодарил небо, лес, болото и всё что ни на есть за то, что вовремя убежал. Про кабанов можно шутить сколько угодно, вот только они действительно опасны и при встрече с человеком...
Кстати о встрече с человеком: почему они вышли?
Да, сейчас весна, однако они явно давали знать о своём присутствии, а не нападали исподтишка.
Миртов наконец отдышался и посвятил фонарём на пыхтящего кабанчика. Свет отразился от странной приблуды, ободком покрывающую голову зверя. А на лбу, точно у пушкинской царевны-лебедя, была...
— А-а-а-а-а! — вопил Сфаг, летя напролом через подрост, траву, мхи
