успею.
И я похромал дальше.
— У вас такие технологии слабые? — спросила она через какое-то время, видимо, просто соскучившись.
— Технологии у нас разные, — уклончиво ответил я. — Скажем, протезы бывают и получше этого. Сильно получше. Но они дорогие. Очень дорогие.
— Денег, что ли, нет?
Ещё один вопрос, который ненавижу. Стоп-слово для девушек: «нищий». Нищий и одноногий. Завидный жених, ага.
— Нет, — сказал я, чтобы разделаться уже с этим. — Приличный протез стоит как новый автомобиль, а остальные не настолько лучше этого, чтобы стоило тратиться. Хорошо хоть такой дали. Может быть, заработаю однажды на нормальный.
— И кем же ты работаешь, Лёха? — спросила Аннушка, судя по тону, не ожидая ничего хорошего в ответ.
Ну да, третий вопрос в этом ряду. «Пенсионер», даже «военный пенсионер» — это не то, что хотят услышать родители девушки от потенциального жениха. Даже если дело дойдёт до знакомства с родителями, что представляется маловероятным в силу двух первых обстоятельств. Но здесь и сейчас я могу ответить честно.
— Таких как мы называют «сталкерами».
— Ой, не гони, — скривилась презрительно Аннушка, — только вы сами себя так и называете. Остальные вас называют «мародёрами». А ещё «грабителями могил».
Чёрт, и тут мимо. Не везёт мне с девушками. Не удивительно, но обидно. Пожал плечами, пошкандыбал дальше.
— За что хоть воевал, солдат? — спросила она где-то час спустя. Скучно ей идти в моём темпе, вот и снизошла до «мародёра», языком почесать.
— Это откуда смотреть.
— В смысле?
— Если из окопа — то за то, чтобы не убили. Если из штаба — то за то, чтобы фронт стоял, а если двигался, то не к нам, а от нас. Если из столицы — то за экономические и политические интересы державы.
— А на самом деле?
— За то, чтобы самые богатые люди мира стали ещё немного богаче.
— А, ну, за это все войны во всех мирах ведутся. Я про другое. Ты-то почему на войну пошёл?
— Родина сказала «надо», я и пошёл.
— Вот так просто?
— Кто-то же должен. Родителей убили, дом развалили, детей мы с женой не завели, терять, кроме конечностей, было нечего. Сходил, вот. Вернулся. Жена ушла к тому, у кого больше ног. Дальше живу. Мародёрствую понемногу. Могилки граблю.
— Ладно, блин, не заводись так. Всякое в жизни бывает. Просто у меня к вашей братии личное. Много личного. Всё, проехали.
— Как скажешь. Кстати, вон там, впереди…
— Что?
— Что-то. Далеко, не разглядеть. Но когда я сюда шёл, его не было.
Аннушка привстала на цыпочки, приложила ко лбу ладонь козырьком, пристально посмотрела туда, куда я показал пальцем.
— А, вон ты про что. Не волнуйся. Это Чёрт.
— Кто?
— Чёрт. Мой пикап. Сука, туда за тобой за пару часов добежала, а обратно мы весь день тащились почти.
— А чего бежала? Бензин кончился?
— Да, стыдно сказать, бак прострелили, а я поздно заметила.
— Кто прострелил?
— Да чёрт их знает. Мультиверсум не без добрых людей. Четвёртый кузов скоро поменяю, предыдущие три были дырка на дырке. Знаешь, что я скажу тебе, Лёха? Давай до него дойдём, да там и заночуем. Хватит на сегодня. У меня там газовая плитка, вода, кой-какие припасы, хоть пожрём нормально, не этого соевого дерьма.
До стоящей на обочине машины добрели через час, и я был вынужден признать, что да, хватит. Иначе сотру культю, вообще идти не смогу. Машина интересная, чёрный мятый пикап классического стиля, весь в заплатках заваренных дыр, внешне похож, пожалуй, на Chevrolet El Camino образца семидесятых годов, но при ближнем рассмотрении видно, что полусамопал, седан с отрезанной сзади крышей, доваренными бортами, на усиленных подвесках и, кажется, даже с полным приводом. Что-то спортивное?
— Можно под капот заглянуть? — спросил я.
— Ты ещё в трусы мне предложи заглянуть! — сердито ответила Аннушка. — Не твоё дело. Бензиновый, наддувный, жрёт много — это всё, что тебя касается. Вон, в кузове бочка на двести литров, это типа бак. Случайная пуля, в бочке дырка, лилось на дорогу, остановиться не могла, гнали меня до упора.
— Хреново.
— Работа такая. Бывает.
Она достала из кузова два складных стула, поставила на асфальте рядом с машиной. Буркнула:
— Располагайся. Сейчас пожрать сварю. Каши с тушёнкой. И чай.
— Пища богов.
— Издеваешься?
— Нет, что ты. Две недели питался чипсами, крекерами и газировкой. В десять лет было бы счастье, а сейчас от одного вида тошнит.
Аннушка откинула борт кузова, установила на него компактную плитку с красным газовым баллоном, зажгла, поставила на огонь кастрюлю с водой. Я обратил внимание, что часть пространства сзади машины занимает та самая бочка, а часть — сложенная на пол разборная металлическая конструкция. Я бы, может, и внимания не обратил, но заканчивается она очень знакомым креплением. У нас, при нехватке бронетехники, похожие штуки на гражданские пикапы ставили.
— А где пулемёт? — спросил я невинным тоном.
— Прибрала от греха, — зыркнула на меня Аннушка. — Нечего ему на виду торчать.
— Так тут же нет никого.
— Мы же с тобой есть? А значит, ещё кого-нибудь занести может. Мультиверсум штука такая — то никого, а то хрен протолкнёшься. Пусть полежит в тайнике, целей будет. Не на себе же его таскать. А ты, значит, с пулемётом умеешь, солдат?
— Практически единственное, что я умею, — признался я честно.
— Ну, может, и пригодится. Ладно, пока каша варится, как ты насчёт оценить местный виски? Не зря же я его тащила.
— Не откажусь. Помочь?
— Сиди, калека.
Сама деликатность. Впрочем, на правду не обижаются.
Виски оказался неплох, хотя и не шедевр. Это я на слова Аннушки ориентируюсь, сам не балованный. Вискарь и вискарь. Выпить после тяжёлого дня было приятно. Я, как из госпиталя вышел, старался не пить, потому что в моём положении легко увлечься. Видал я, до чего синька ветеранов доводит, у нас и так крыша неплотно посажена. Да и компании не было. Друзья кто служит, а кто уже отслужился — в госпиталь или в могилу, как повезёт. Жена ушла, забрав выплаты по ранению. А новые знакомства
