машин — весёленький пластиковый обмылок с выпуклым остеклением.
— Видишь, — показал я ей на провод, — в розетку воткнут. Машины все электрические, а свет тут, по моим прикидкам, лет десять как отключили.
— Вот же жопа, — сплюнула девушка. — То-то я смотрю… Нет, мир, отказавшийся от нормальных машин, обречён. Потому что разве это жизнь?
Заглянула брошенной машине в салон, нашла, где открывается капот, подняла небольшую пластиковую крышку, заглянула… Я следил за ней спокойно — сам этот этап прошёл. Везде заглядывал, надеялся найти хотя бы гибрид с генератором, но нет. Всё на батарейках.
— Барахляная конструкция, — сказала она, вернувшись. — Я даже не про то, что электричка. Вообще хреново сделана.
— Я тоже заметил. Дёшево выглядит. Пластик фуфельный, уже покрошился местами, где металл — всё тоненькое, еле держится, покрышки и те растрескались. Газонокосилка электрическая, а не автомобиль. Может, аборигены ресурсы экономили, а может, ещё какая причина была.
— Да и чёрт с ними, не будем плохо о покойниках. Но бензин мне нужен. Позарез.
— И куда ты его заливать собралась?
— Есть куда. Так что давай, напряги память, пошевели мозгом — где взять бензин? Любой. Хоть сколько-нибудь. Литров двадцать хватит. Ты тут давно, видел всяко больше, чем я с утра.
— То есть ты сегодня… Но как? — удивился я.
— Не твоё дело. Заткнись и думай. Бензин. Бензин. Бензин. Продукт переработки нефти. Солярку не предлагать, я вам не трактористка.
— А кто?
— Аннушка я. Курьер. Тебе пока хватит.
— Уже разлила масло?
— Вот, сука, что вам всем в этом масле, а? — разозлилась девушка. — Задрали своим чёртовым маслом! Но да, зато я теперь знаю, откуда ты. У вас что, каждый эту дурацкую книжку читал?
— И чего это дурацкую? — обиделся я за родную литературу. — Очень даже хорошая книга. Мне нравится.
— Да, конечно… — скептически скривилась Аннушка. — Меня так достали, что я нашла и прочитала однажды. Кот какой-то говорящий, тётка на метле летает — кто-нибудь пробовал на такой палке усидеть, особенно с женской анатомией? Какой-то писатель — унылое чмо, но все его жалеют. Мужик какой-то мутный на «В», все хрен пойми почему перед ним на цырлах… Пьянка с голыми бабами в кульминации и сопли на кулак в финале. Ни хрена не поняла, что там такого гениального. А уж Аннушка тамошняя… Нет, за такое сравнение хочется сразу в глаз.
— Больше не буду, — согласился я, — само вырвалось.
— Бензин, — напомнила она. — Бензик. Топливо. Надо.
— Ну… — задумался я, — есть кое-какая идея.
— Давай, жги, Лёха.
— Бензин — это не только топливо. Это ещё и промышленный растворитель.
— Чаще керосин, — не согласилась Аннушка, — но, в целом, в идее что-то есть. Жги дальше.
— Здесь полно пластика и синтетической резины, в их производстве бензин используется сотнями тонн, но заводов мне по пути не попалось. Зато…
— Что «зато»? Не тяни кота за яйца!
— Я знаю, где может быть бензин. Много, много бензина. Хоть топись в нём.
— И где же это волшебное место?
— Примерно в неделе пути.
— Да твою налево! А побыстрее, сука, никак?
— Я не то, чтобы скороход.
— Сука. Сука. Сука. У меня полно дел, между прочим! О, слушай, если ты такой медленный, скажи мне, как добраться. Я резвая тётка.
— Ничуть не сомневаюсь, но, видишь ли, какое дело…
— Боишься, что я свалю, а тебя брошу?
— Ты столь же умна, сколь и прекрасна. Я уже практически влюблён.
— Не подлизывайся. Я бы так не поступила, но на твоём месте тоже бы не стала полагаться на слова человека, которого вижу в первый раз в жизни. А что мне помешает просто пристрелить тебя после того, как ты покажешь место?
— Моё природное обаяние?
— Ну, такое себе, — скептически осмотрела меня Аннушка.
— Просто немного не в форме. Две недели бомжевания в постапе сказываются. Кроме того, одна ты много бензина не утащишь и вообще вдвоём веселее.
— Аргумент, — согласилась она. — Ладно, чёрт с тобой, пошли.
* * *
Пейзаж в этих краях не заслуживает обсуждения в светской беседе. Ровная как стол пустошь, через которую идёт прямое, как по линейке, шоссе. Редкие кустики на обочинах. Жара. Пыль. Пыли много, она покрывает асфальт вместе с наметённой ветром сухой травой и прочим мелким мусором. Здесь никто не ездил многие годы, и единственные следы — от моей коляски, оставленные вчера. Мы возвращаемся по ним. Обсуждать в пейзаже нечего, и мы идём молча. Аннушка нетерпеливо забегает вперёд, потом останавливается и ждёт меня с видом мученицы. В конце концов, не выдерживает:
— Что ты еле тащишься? Побыстрее нельзя?
— Нет, — коротко ответил я. — Быстрее нельзя. Я предупреждал, что иду медленно.
— Я услышала. Но не думала, что настолько. Ты хромаешь, что-то с ногой?
— С ногой хорошо. Без ноги плохо.
Я остановился и задрал левую штанину. Ненавижу это делать. Не потому, что протез у меня казённый и дешёвый, а потому что… Хреново быть инвалидом, вот поэтому. Сколько раз я видел, как моментально, как выключенная лампочка, гаснет интерес в глазах девушек. Я их не осуждаю — любая женщина, даже абсолютное эмансипе-ебанько, природой создана как мать детей. И неполноценный самец, который не догонит оленя и не принесёт в пещеру мяса, маркируется на этой древней подкорке как «не годен, следующий».
— Ну-ка… — Аннушка без малейшего стеснения присела на корточки и задрала штанину выше, изучая способ крепления и конструкцию. — Какое убожество. Это что, сварил пьяный слесарь на танковом заводе из отходов строительной арматуры?
— Не преувеличивай. Это силумин. В основном. Откуда ему взяться на танковом заводе?
— Говно, а не протез.
— Какой есть. Зато бесплатный. По программе реабилитации раненых.
— Воевал?
— Довоевался. Не будем об этом, ладно?
— Как скажешь, солдат. Но я вообще удивляюсь, как ты куда-то дошёл на такой кочерёжке. Задача начинает выглядеть сложнее, чем казалось.
— Дошёл сюда, дойду и обратно. Теперь понимаешь, почему я предпочитаю не спешить с доверием? У нас говорят: «Хромых лошадей пристреливают».
— Хорошая поговорка. Сука, жизненная. Но ты хромай пока, хромай. Пристрелить я тебя всегда
