до того, как попал под влияние Повешенного. — Опять же, как и сам Габриэль. Архангел посмотрел на меня, по-ястребиному наклонив голову. — Ты же как-то сумел продолжить путь после того, как нашёл цветок за козырьком.
Я стиснул руль.
— Жимолость. — Эви оставила для меня ветку, обвязав её красной лентой. Лентой, означающей, что Эви выбрала меня. Но я убрал мой porte-bonheur в карман и снова поехал вперёд. — Я не стал возвращаться, потому что у нас есть миссия.
— И за это время ничего не изменилось, друг мой. Я убеждён: если мы найдём Патрика и Кентарха, игра сама приведёт нас к Императору.
Что меня более чем устраивает. Прошлой ночью, когда Эви ушла погреться, у нас с Доминия состоялся разговор. Он придумал план, как нам победить Рихтера. План, вдохновлённый моим выходом в его доспехах. План, о котором Эви заранее не узнает.
Когда Смерть рассказал мне суть, я подумал: «Это достаточно безумно, чтобы сработать».
Рихтера можно убить безо всякого оружия. Но для этого нужен хотя бы один камикадзе. Возможно, двое.
Тем не менее мы можем спасти весь мир. Так почему же я продолжаю поглядывать в зеркало заднего обзора? Туда, где осталась Эви? Elle me hante.
Если по какой-либо причине наши с Рихтером пути не пересекутся, то мы поедем в Луизиану, чтобы организовать там убежище, используя всё, что мы взяли из замка — начиная с военных средств связи и заканчивая солнечными лампами и взрывчаткой.
Может, получится основать поселение под названием Акадиана. Вот только ни одно место я не смогу назвать домом без Эви. Вдали от неё меня ждут лишь мучения и неутихающая тревога. Мой взгляд метнулся к спутниковому телефону на приборной панели, но я отдал себе мысленный приказ не трогать его.
Некоторые средства связи и высокотехнологичный GPS Зверя пока ещё работали, но мы подозревали, что спутники скоро свалятся на землю.
А если Эви сейчас далеко от телефона?
Ещё один взгляд на зеркало.
Гейб похлопал меня по плечу.
— Интуиция мне подсказывает, что у нас осталось мало времени, чтобы найти Патрика и твоего друга Кентарха. Им нужна наша помощь. А нам — их.
Я поведал Гейбу о нашем плане. Он понимает, как сильно всё зависит от Колесницы.
С этой мыслью я шумно выдохнул и поехал дальше.
Несколько миль спустя я заметил, как Гейб рассеянно водит пальцами по символу Мира на своей руке, которую получил потому, что оказался ближе всех к ней, когда она умерла. У нас не было времени поговорить о смерти Тэсс, Селены и Финна. Гейб дружил с Финном и Тэсс… и был влюблён в Лучницу.
— Тэсс была милой девушкой, — сказал я. — Сожалею о том, что с ней произошло.
Гейб поднял глаза и громко сглотнул.
— Она не была готова использовать свои силы в таких масштабах, но всё равно рискнула.
— Самоотверженная. Прямо как Селена.
В свете всей электроники в салоне грузовика я увидел, как его глаза наполнила глубокая скорбь.
— Как Селена.
— Лучница отдала свою жизнь за меня.
А затем меня — простого смертного — спас от работорговцев Мэтью. Почему, coo-yôn?
— Благодаря Селене вы с Императрицей смогли остановить Повешенного.
— Но только после того, как потеряли ещё и Финна.
— Ещё и Финна, — печально повторил Гейб.
Я хотел сказать что-нибудь ещё о наших друзьях, но ни одна шаблонная фраза не подходила.
«Они прожили хорошую жизнь». Все трое были подростками, чёрт возьми.
«Время залечит раны». Ага, после апокалипсиса, когда с каждым днём всё становится только хуже.
«Сейчас они в лучшем мире». Ну, вполне возможно.
После долгой паузы Гейб решил сменить тему:
— Расскажи, как Патрик жил в Джубили и перед этим.
— Всё время думал, как тебя спасти. Джоуль в своей лучшей форме, только когда он рядом с тобой.
— Всё ещё не могу поверить, что я пытался причинить вред своему лучшему другу.
— Вашу дружбу ничто не сломит. Он понимал, что в этой игре может случиться любое дерьмо.
— Именно так. Я перестал винить Смерть в убийстве Каланте. Но сомневаюсь, что Патрик когда-нибудь его простит.
— Зачем вы вообще решили напасть на Доминия?
Наша миссия — чистое самоубийство, говорите? А что сделали они?
— Она говорила, что мы все — просто ходячие трупы, если не выведем его из игры. Патрик с ней согласился, а я последовал за ним.
Это напомнило мне кое о чём…
— А ты читал хроники Каланте? Звучит интересно.
После того как Эви сказала мне, что они у Джоуля, мы пытались надавить на Башню, чтобы он показал их нам. Упрямый ирландец оказался несгибаем.
— Нет, не читал, но Каланте пересказала всё, что в них написано про меня. Ты разделяешь интерес Смерти к ним. Я знаю, где Патрик их спрятал, но я поклялся не раскрывать это место.
Такой благородный ангел, как Габриэль, никогда не нарушит своего слова.
— Каланте сказала, как ты погиб в прошлых играх?
— Мы полагаем, что в прошлые разы она умирала раньше меня. Такое бывает.
— Да, наверное.
Мои мысли помрачнели. Гейб и Кентарх — отличные парни, Джоуль тоже бывает неплох. Скрепя сердце признаюсь сам себе, что и Доминия мне нравится, я чертовски его уважаю. Но всем им придётся умереть, чтобы выжила Эви.
Если только мы не найдём способ остановить это.
— А в твоей секте когда-нибудь говорили про то, чтобы прекратить игру?
Судя по тому, что мне в Джубили рассказал Джоуль, Габриэль Арендгаст был похищен в младенчестве и выращен последователями некого культа (которые совсем были «ку-ку»), изолировавшимися от цивилизации. Это объясняло его несколько устаревшие словечки и одежду. Они поклонялись ему как ангелу-спасителю или типа того.
— Нет, сектанты говорили только о моей победе. Не думаю, что в моих хрониках было что-нибудь подобное.
По словам Джоуля, хроники Гейба были утеряны в результате пожара много лет назад, как и его меч. В своих прошлых жизнях архангел был мечником, равным самому Доминия.
— А ты веришь, что выход есть? Может, рождение Ти как-то повлияет на игру?
— Увы, но я не верю, что его рождение что-либо изменит. — Мне показалось, он тщательно подбирает слова, отвечая на этот вопрос. — Я уже говорил Эви, что игра подходит к концу. Я знаю это. Смерть знает. Он уже столько раз побеждал, что должен чувствовать приближение развязки. Победителем станет только один.
Надо было прояснить это прежде, чем отправляться в эту поездку, но…
— И кому бы ты отдал первое место?
Слабая улыбка.
— Я не жажду обрести бессмертие, и я поклялся никогда не вредить
