в Валланд или скрыться на дальних островах, но рискнул жизнью и пришел прямиком к конунгу, и это заслуживало большой награды. Потому Рагнвальд взял Харальда под свою защиту, но на всякий случай забрал сына, вроде как в дружки Магнуса, а вроде как и в заложники.
А ведь мог бы и отдать Прекрасноволосого сыновьям Скирре! Те бы непременно дознались, как погиб их отец. И тогда бы началась не просто свара, а межродовая резня, которая зацепила бы и Сторбаш. Сейчас только смуты и не хватает!
Лишь на четвертый день нам дали конунгов знак для выхода из фьорда. Вот насколько Рагнвальд доверял моему хирду и мне. Или Магнус замолвил словечко? К тому же нам не всучили ни Стига Мокрые Штаны, ни кого-то вроде него. И это награда поважнее серебряной побрякушки.
Море за пределами скалистого фьорда встретило нас бурно: щедро плеснуло соленой водицей в лицо и закачало корабль на высоких волнах. Хьйолкег сопел изо всех сил, и ветер гулял преизрядный.
Мы подняли широкий полосатый парус, и «Сокол» полетел по темным разгулявшимся водам. Вверх-вниз, вверх-вниз, словно оседлали брыкливого козла. И каждый раз, когда нос корабля врезался в волну, нас обдавало не брызгами, а потоками ледяной воды. Плащи, шкуры, одеяла не помогали, в такую погоду любая одежка вымокла бы враз.
Я ухватился одной рукой за борт, второй убрал прилипшие ко лбу пряди и задумался: а как бы люди ходили по морю, если б не было рун? Рабы ведь мрут почаще, чем норды, хоть не сражаются ни с тварями, ни с людьми. И мрут без всякой причины: то на ветру застудятся, то под осенний ливень попадут, то лошадь ненароком лягнет, то в родах что-то не так пойдет. А ведь в Сторбаше рабы едят не сильно хуже хозяев, иначе быстро иссохнут за тяжким трудом!
Значит, если бы Мамир не заварил свой котел на горе Куодль, мы тоже были бы такими. И один лишь поход по бурному морю мог бы свести в могилу не одного хирдмана. Наверное, тогда бы мы сидели все на своих островах и занимались бы только ремеслом Корлеха или Фольси. И не было бы ни великих подвигов, ни далеких плаваний, ни знаменитых героев. И скальды не складывали бы висы, ведь о чем тогда еще петь? Не о бабах же! Наши боги заскучали бы, глядя на людские дела, ушли в свои земли, и пришли бы боги чужие. Тот же бог-Солнце! И вскоре все в Северных морях ходили бы с кругами на шее, кланялись шарам в сольхусах и просили бы милости, жалости и прощения за неведомые грехи.
Я отвернулся от носа и посмотрел на наш драккар. По доскам бежала морская вода, Росомаха стоял возле мачты и время от времени кричал что-то Крюку и Гвоздю, а те подтягивали или ослабляли веревки. Сейчас парус немного спустили, чтоб плыть помедленнее. Борта «Сокола» и так ходили ходуном, я чувствовал их дрожь. В такую погоду тяжеловато: грести не надо, но поспать не поспишь, разговоры не поразговариваешь, да и занять себя толком нечем. Остается только сидеть, держась за борт или веревку, смотреть на волны и ждать. Порой ждешь недолго, но бывает и несколько дней кряду.
И непонятно, как далеко ушел корабль, в какую сторону, где земля. Солнце и звезды скрыты за густыми тучами, а ветер может поменять направление так, что и не заметишь. По уму надо было вернуться в Хандельсби или хотя бы укрыться во фьорде, переждать, но никто из ульверов не запросился назад.
Отчаянный разделся до нижней рубахи и стоял возле меня, принимая хлещущие потоки с восторгом. Поди, на этот раз вздумал состязаться с морем. Дурень! Но дурень полезный и понятный. Свистун, как и Вепрь, завернулся поплотнее в тяжелый плащ, уперся спиной в борт, ногами в бочку, и задремал. Беспалый злобно смотрел на небо и что-то бормотал себе под нос, скорее всего проклинал дурную погоду и дурных хирдманов, решивших выйти в море именно сейчас. Несколько ульверов перепроверяли веревки, которым были закреплены припасы, Синезуб вон старательно натягивал ткань, чтоб прикрыть выступающий короб. Рысь с Простодушным о чем-то разговаривали. Чтобы расслышать, они орали во всё горло друг другу в уши.
Альрик же, как и всегда, стоял возле кормового весла. Его светлые волосы намокли, облепили голову, с моего места казалось, будто их и нет вовсе, и что на другом конце корабля стоит облысевший старик с глубокими морщинами, чудом сохранивший стать. Почему-то это неприятно резануло, и я отвернулся.
Хорошо, что у меня нет дара прорицания. Хотя было бы здорово, если б кто-нибудь из хирдманов мог заглядывать вперед. Не Тулле, нет. Моему другу и так изрядно досталось.
Как он там? Много ли узнал от Эмануэля? Многому ли научился? Без него столько всего произошло… Еще немного, и я привыкну к его отсутствию. Новенькие ульверы толком его и не запомнили. Смешно, но мысли о Тулле всплывали чаще, чем о жене и сыне. Наверное, потому что семья у хирдмана всегда где-то далеко, он возвращается пару раз за год, привозит подарки и серебро, треплет детей по макушке, заделывает жене нового ребенка и уходит в море. А заплечный… Он всегда рядом. И порой казалось, что я вот-вот почувствую тяжелую руку Тулле на своем плече, особенно когда злился.
Очередная волна обдала меня с ног до головы и заставила прийти в себя.
Море угомонилось на второй день. По нескольким встреченным островам Альрик понял, где мы находимся, и направил «Сокола» в нужную сторону.
В отличие от меня, многие ульверы уже давно не были дома. Пока мы были в Хандельсби, Сварт заглядывал к своим, похвалился богатством и довольный ушел. Родственники его не слишком жаловали в прошлом, мы и познакомились с ним во время взбучки, которую устроили Сварту его сводные братья. Эгиль Кот тоже оттуда, но ему даже не перед кем было хвастаться: мать-рабыня давно померла, отец хоть и признал его сыном, но лишь перед первой руной, и Эгиль не испытывал к нему теплых чувств. Видарссону удалось навестить отца в Кривом Роге. И всё.
Хотя если так подумать, пятеро ульверов родом с Бриттланда, двое — с Туманного острова, восьмерых мы взяли в Мессенбю, и им пока хвастать особо нечем. Вепрь — бывший раб, и кто знает, выжил ли кто из его родных? Откуда родом Стейн я и не знал никогда. Вот и остались лишь Дударь да Альрик.
Деревушка Энока пряталась в глубине острова, и пройти можно было по небольшой речушке до первых каменных порогов. Там мы оставили корабль под присмотром нескольких ульверов и дальше пошли пешком.
Жители встретили нас настороженно. Мы не походили на мелких купцов, что изредка наведывались сюда. Да и брать с деревни нечего, потому столь высокорунным воинам тут попросту не место.
Альрик обвел взглядом людей и спросил:
— Есть здесь родичи Энока Косого?
Ему ответили сразу двое мужиков:
— А тебе к чему?
— Тама оне живут.
Беззащитный не успел ничего сказать, как кто-то из деревенских выкрикнул:
— Так он же Энока забрал!
— И где Энок? Неужто так поменялся?
— Разве кривые глаза выправишь?
— Да помер он! Куда ему было в хирдманы?
Один мальчишка метнулся в дальние дома, и вскоре к нам подбежала женщина с наспех завязанным платом на голове.
— Энок? Где он? Где мой сын?
Она увидела Альрика и уперла руки в бока.
— Это ведь ты, белобрысый выродок, забрал моего сына! Ты заманил его щедрыми посулами! Заговорил ему уши сказками!
Мужик, скорее всего, ее муж, разглядел наши руны и попытался урезонить жену, но та и слушать не хотела, лишь расходилась все сильнее.
— Куда нашему Эноку в хирдманы? Отец живет на земле, дед евонный, прадед… Где мой мальчик? Мой первенец!
Альрик махнул рукой, и мы вынесли короб со скарбом Ослепителя.
— Твой сын погиб, сражаясь с ужасной тварью, — начал было Беззащитный, но его речь прервалась истошным воплем матери.
Она кинулась на Альрика и заехала ему по щеке так, что я поморщился. Да и деревенские попятились, не то боясь попасть ей под горячую руку, не то опасаясь нашего гнева.
— Угомони жену, — рявкнул я на мужа.
Тот подхватил ее под грудь и оттащил в сторону.
— Энок Ослепитель был нашим братом! — закричал я, перекрывая женские вопли и брань. — Он лучше всех стрелял из лука, перебил немало тварей и драугров! Энок дорос до десятой руны и стал хельтом!
И вдруг все затихли. Даже несчастная мать замолчала. А нет, это муж закрыл ей рот.
— Да, Энок немало прошел бок о бок с хирдом, — подхватил Альрик. — Вместе с нами он сражался с троллями и вышиб
