class="p1">– Тебе понравилось?
– Ммм… многообещающе.
– Выходит, он не так сдержан, как кажется, – царевна тихо рассмеялась. – Ты была права.
– Теперь я не могу перестать думать о том, что ещё за тайны скрываются за фасадом этого храма, – вкрадчиво добавила Мейа и вздохнула. – Красивые чувственные губы. Да-да, не удивляйся, вблизи он даже немного красив. И такие руки… до сих пор дрожь берёт. Никогда не умела ждать!
– Однако ты всегда дожидалась нужных моментов.
– Да, внешне я терпелива. А так – нет.
– Ну, может быть, в ходе путешествия…
– Надеюсь на то. В одну из ночей, когда ладьи причалят к берегу, мы прогуляемся в заросли и…
– Главное, чтоб вас крокодилы не съели, – подначила её Анирет. – Они, видишь ли, тоже любят отдыхать в зарослях у заводей Апет.
Подруги рассмеялись. Потом Мейа рассказывала о прогулках по столице и кратком свидании в роще храма Хэру-Хаэйат, а Анирет размышляла о том, как обернётся эта история для них всех в дальнейшем. За разговорами подошло время идти в святилище.
По всей Империи было заведено, что простой народ в храмы допускался ограниченно. Для общих молитв были отведены специальные молельные дворы, для медитаций – колонные залы. Только жрецы имели право входа во внутренние святилища, и лишь избранные среди жрецов – в самое сердце храма, туда, где в священных одухотворённых изображениях-статуях было сокрыто дыхание Богов. Эльфы презрительно называли рэмеи идолопоклонниками, заявляя, что те слишком много времени проводят в молитвах своим многочисленным статуям. Впрочем, и сами обитатели Данваэннона тоже не гнушались изображать своих Божеств, поскольку ценили красоту во всём, но обычно изображения эти служили не для молитв, а просто для услаждения взора.
Вот только рэмеи молились не статуям, а энергиям, в эти статуи заключённым. Да и не каждый камень мог стать вместилищем дыхания Богов. Прежде над изображениями следовало провести целую череду ритуалов, будь то маленькая домашняя алтарная статуэтка или огромное изображение в наосе[7] столичного храма. Когда изображение освящалось, часть силы Божества входила в него, и присутствие становилось ощутимо. Ни одному изваянию, ни одному жрецу не под силу было вместить в себя Силу столь великую и явление столь многообразное. Таковым было связующее звено, отражение части энергий на земном плане бытия.
Ваэссир был единственным Божеством, чьи статуи располагались не только в святилищах, но по всей Империи. Сидящие колоссы охраняли врата каждого храма, вибрируя мощью защищающей энергии. На некоторых из них были нанесены имена вполне конкретных Владык, пожелавших запечатлеть себя в веках таким образом, но и они были изображены во вполне определённый миг – в тот, когда они воплощали Силу своего предка на земле. Глазами потомков первый Эмхет взирал на возлюбленную землю, ради которой когда-то отказался от своего совершенного существования. Единственный из Богов, Он был прикован к земле, растворён в ней, и биение её сердца было Его жизнью. Если однажды сгинула бы земля и Его дети, в чьих жилах пела Его золотая кровь, сам Ваэссир канул бы в небытие, несмотря на всю Свою мощь. Но пока Таур-Дуат процветала, и царил на ней Божественный Закон, жива была и Сила первого Эмхет.
Как и все Эмхет, Анирет была жрицей, просто не из тех, кто всегда жил при храме. Все члены императорской семьи проходили обучение ритуальной работе в той или иной степени – такова была одна из их основных Задач. Это касалось и Эмхет из побочных ветвей – тех, в ком проявлялась кровь божественного предка. Разумеется, Ваэссиру служили не только Эмхет. Его культ был одним из самых процветающих. Ему были посвящены многие храмы по всей Таур-Дуат, и поддерживали эти храмы десятки жрецов. Верховным Жрецом Ваэссира был Император, и поворотные ритуалы, от которых зависело гармоничное течение энергий по всей рэмейской земле, исполнял именно он, проводник Силы предка. В остальном же работой при храмах руководили те, кто носил, в отличие от прочих культов, титул не Верховных, но Первых жрецов. Они и возглавляли местные общины и обладали всеми необходимыми полномочиями.
Иногда дядюшка Хатепер подшучивал, что когда государственные дела окончательно заставят его рога закрутиться в обратную сторону, он уйдёт на покой в один из храмов, и даже сам Ваэссир его оттуда не выкурит. Правда, Анирет была уверена, что это невозможно. Отец во многом полагался на своего брата, и сама она, став Императрицей, тоже будет полагаться на дядю, если он переживёт отца. Иного просто и быть не могло.
Обо всём этом размышляла Анирет, пока жрецы вели её в святилище – иными путями, чем в храм проходили простые посетители. Царевна была облачена в плиссированный калазирис из тончайшего льна и палантин, наброшенный на плечи. Одежды её были белыми, поскольку она пришла вершить ритуал. Её волосы были тщательно заплетены во множество косичек, украшенных на концах резными золотыми бусинами, а лоб венчала изящная диадема с коброй-защитницей – знак высокого положения девушки. Несколько перстней-печатей с магическими формулами, тяжёлые широкие браслеты на запястьях и выше локтя и ожерелье-оплечье из нескольких рядов каменных бусин в форме священных знаков служили ей украшениями. Там, где она проходила, за ней оставался шлейф тонкого аромата драгоценных благовоний.
Войти в святилище Ваэссира было фактически равнозначно приходу на приём к Владыке, и даже более того. Анирет надела лучшее, что у неё было, как раз по такому случаю, и ни одно из её украшений не было просто украшением – то были амулеты, напоённые Силой.
Когда Анирет переступила порог входа в святилище, жрецы покинули её и закрыли за ней резные двери. Девушка осталась одна в таинственном полумраке, подсвеченном золотистыми огнями светильников. Впереди, на возвышении, в каменном наосе, портал которого напоминал уменьшенную копию дворцовых врат, восседал на своём каменном троне Ваэссир Эмхет. Пламя играло в его золотых глазах, мистически мерцавших. Тени обрисовывали его прекрасные величественные черты – орлиный нос и резко очерченные полные губы, высокие скулы и благородный лоб. Его сильные руки, украшенные широкими золочёными браслетами, сжимали знаки власти – Жезл и Плеть, скрещенные на груди. На плечах лежало массивное ожерелье. Рисунок могучих мышц был настолько естественным, что казалось даже странным, почему же грудь не вздымалась от дыхания. Его бёдра были обёрнуты драпированной схенти[8], и по широкому поясу шли высеченные в камне священные знаки формул воззваний. Голову венчал знаменитый Двойной Венец Таур-Дуат, алый с белым, а на лбу застыл в броске змеедемон-защитник.
Анирет сделала несколько шагов и замерла перед наосом, не решаясь смотреть в лицо своего предка. А когда она подняла голову и всё же поймала взгляд золотых глаз, ей показалось,
