поэтому ему трудно было говорить.
Тахи носила костяные украшения на запястьях и на шее, но Атлатль не сумел бы описать ни одно из них. Ее голос. Ее песни. Именно эти детали впечатывались в его сознание. Мягкость ее взгляда, изгиб губ. Даже линия носа девушки приводила его в восторг.
Нос…
Нет, дело вовсе не в ее носе, а в его. На нем виднелись царапины, и они все еще кровоточили.
Атлатль быстро прикрыл нос рукой, чтобы спрятать порезы.
– Да, – ответил он сдавленным голосом, – я вернулся.
Девушка остановилась в нескольких шагах и серьезно посмотрела на него.
– Тебе не нравится мой запах?
Часто, когда Тахи что-то спрашивала, ему казалось, что она хочет его подловить. Ответить «нет» означало бы признаться, что ему нравится ее запах. Ответить «да» было бы оскорблением. И ложью. Атлатль задумался над тем, как она это спросила. Или же «нет» будет значить, что ему не нравится ее запах, а «да», что нравится?
Лучше уж вовсе ничего не отвечать.
– Покажи, что ты прячешь, – попросила она, когда Атлатль благоразумно промолчал.
Он только промычал что-то в ответ.
Тахи подошла и дотронулась до его руки.
Изгиб ее губ. Линия носа. Ее мягкий взгляд. И прикосновение рук. Все эти подробности Атлатль мог описать наизусть. Он вспомнил, как думал о песнях Тахи, когда к нему приближался саблезубый тигр, как верил, что она пела их для него, и надеялся, что сможет вспомнить эти песни в следующей жизни.
Девушка отвела его руку, которой он прикрывал поцарапанный нос.
– Саблезубый тигр, – пояснил он, когда ее глаза расширились от удивления.
– Саблезубый тигр?
– Я пел, чтобы напугать его.
– Удивительно, что он не упал замертво, – подметила Тахи. – Твое пение – это грозное оружие.
– К сожалению, – вздохнул Атлатль, – его смерть – не моя заслуга.
Возможно, ей бы понравилась его история. Он задумался, стоило ли продолжать рассказывать ей о саблезубой тигрице, ее детеныше и лютых волках.
– Тебя не было очень долго, – сказала Тахи.
Неужели она это заметила? Сердце юноши учащенно забилось.
– Дети скучали и спрашивали о тебе, – добавила девушка.
Его словно окатили ледяной водой. Мужчины ушли на охоту, а Атлатль должен был смотреть за детьми, чтобы с ними ничего не случилось.
– В одиночку на холмах может быть очень опасно, – продолжила Тахи.
– Значит, хорошо, что я вернулся, – ответил он.
– Конечно, – промолвила девушка. Когда он попытался понять, значит ли это, что она скучала по нему за время его отсутствия, Тахи продолжила:
– Не будь тебя, кто бы тогда рассказывал детям предания?
Его будто снова окатили водой.
Но Тахи тут же улыбнулась, давая понять, что дразнит его, и юноше захотелось танцевать от счастья.
Глава пятая
Когда Тахи ушла к женщинам на другой стороне стойбища, Атлатль направился вверх по тропе к береговой возвышенности. Он увидел знакомые палатки из выделанных звериных шкур, расставленные вокруг кострищ в центре лагеря. Палатки делали из трех верблюжьих шкур: их сшивали вместе, накидывали на каркас и перевязывали кожаными ремнями. Вокруг основания палаток раскладывали кости мамонтов, прижимая ими шкуры, лежавшие на земле внахлест.
Племя насчитывало двадцать пять человек: на одного меньше, чем на общем Собрании всех племен в прошлом году. Дважды в год – весной, после таяния снегов, и осенью, до выпадения первого снега, – все племена собирались в одном месте, чтобы торговать и устраивать праздники. Они показывали друг другу свои орудия и делились новыми методами их изготовления; рассказывали об исследованных далеких землях и новых находках драгоценного камня. Молодежь из разных племен могла вместе гулять, и молодые люди старались убедить девушек покинуть свои племена и перейти жить к ним.
Тахи и ее мать присоединились к их племени на последнем Собрании, но с тех пор они лишились троих людей. Одной из них стала мать Тахи: ее убил лев. Двумя другими были младенцы, которые заболели и не пережили зиму.
На окраине стойбища Атлатль увидел трех маленьких девочек и самого младшего в племени мальчика. Дети сидели на корточках вокруг Пауоу, который расположился на траве, то и дело опуская руку в корзину с ягодами. Пауоу, должно быть, был уверен, что никто из детей не расскажет этого женщинам, – ведь ягоды нужно собирать, сушить и припасать на зиму.
Пауоу родился весной, а Атлатль – осенью. Разница в возрасте давала Пауоу преимущества в росте и стати, не говоря уже о том, что у Атлатля была искалечена нога. Когда пройдет зима, оба станут достаточно взрослыми, чтобы ходить на охоту и в походы вместе со всеми мужчинами. Однако из-за своей ноги Атлатль будет все время оставаться в стойбище, а Пауоу получит шанс проявить себя среди мужчин.
Когда Атлатль подошел к Пауоу и детям, то увидел, как Аписи, шестилетний мальчик, потянулся за ягодой, а Пауоу шлепнул его по руке так, что малыш взвизгнул. Девочки Нуна, Кими и Вапун отодвинулись от корзинки подальше.
Нуна подняла глаза и увидела Атлатля. Он старался держать вывихнутую ногу прямо, чтобы его хромота была менее заметна.
– Атлатль! Атлатль! – воскликнула девочка. Она побежала к нему, и ее лицо просияло улыбкой. Остальные трое детишек помчались следом за ней.
Пауоу нахмурился. Дети никогда не бежали навстречу ему так, как к Атлатлю.
Дети резко остановились, едва не врезавшись в него. Атлатль заметил, что их руки были выпачканы соком ягод, а губы оставались чистыми. Пауоу был суровым надсмотрщиком. Он заставлял детей собирать ягоды, но есть их не позволял.
Пауоу чуть помедлил, а потом тоже направился к ним. Он передразнил походку Атлатля, нарочито хромая, но юноша сделал вид, будто не заметил этого. Ему не хотелось доставлять Пауоу удовольствие, показывая, как обидно, когда над тобой насмехается двоюродный брат.
– Что с твоим лицом?! – воскликнула Нуна, показывая на порезы на носу и щеках Атлатля.
– А что в свертке? – спросил Аписи, указывая на скомканную безрукавку, которую юноша держал под мышкой.
Атлатль ожидал этих вопросов, поэтому заранее продумал ответы. Племя позволяло некоторым животным жить вместе с ним. Собаки, которые на самом деле были всего лишь полуодомашненными волками, кочевали вместе с племенем. Эти звери увязывались за людьми ради подачек и объедков. Собак ценили, потому что они предупреждали племя о приближении хищников и их лай часто отпугивал диких зверей.
Однако Атлатль не мог припомнить никаких историй о том, чтобы кто-то из племени привел животное в стойбище не для того, чтобы снять с него шкуру и съесть, а для чего-то другого.
Тигренок стал бы в некотором роде исключением. Атлатль подумывал о том, чтобы просто незаметно пронести детеныша в стойбище, но об этом бы все скоро узнали. Поэтому юноша решил действовать открыто, словно и нет ничего особенного в том, что он держит в руках котенка страшного хищника, завернутого в безрукавку. Если собаки могут стать частью племени, возразил бы он, то почему ею не может стать детеныш саблезубого тигра?
– Что с моим лицом? – ответил он Нуне. – Это на меня напал саблезубый тигр!
Нуна отпрыгнула, изображая страх.
– Как в тот раз, когда на тебя напала Громовая птица? Расскажи нам! Расскажи!
Радость от предвкушения очередного повествования Атлатля озарила лицо Нуны. Прошло уже очень много лет с тех пор, как люди видели в небе парящих Громовых птиц. Некоторые и вовсе думали, что этих птиц просто в давние времена выдумали старейшины, но дети до сих пор любили слушать предания о них.
– Нет, это не Громовая птица, – возразил Атлатль. Пауоу стоял теперь достаточно близко, чтобы расслышать его. – На этот раз мне попался саблезубый тигр. Большой и свирепый.
– И ты не попытался убежать от него? – спросила Нуна.
– Порезы у меня на лице, – усмехнулся он, – а не на спине.
– Да Атлатль никогда и не смог бы убежать от саблезубого тигра, – вмешался Пауоу, подходя к ним.
Эта нападка со стороны брата не стала неожиданной для юноши. Отец Пауоу Банти и отец Атлатля Нутау были братьями, но вели себя настолько враждебно по отношению
