Выйдя наружу, один из них сказал по-немецки:
— Все, доктор Вегнер.
Из маленького кабинета в углу ангара вышел бородатый мужчина. На нем была охотничья куртка, ее меховой воротник приподнят, защищая от холода.
— Хорошо, можете идти. — Когда они ушли, он обратился к механику: — Есть проблемы, Томич?
— Ничего страшного, господин доктор, просто хочется, чтобы все было в ажуре.
— Все твои усилия пойдут насмарку, если этот чертов Диллон не приедет. — Не успел Вегнер повернуться, как вошел молодой человек. На его шерстяной кепке и бушлате блестели капли дождя.
— Он приедет, — сказал, обращаясь к нему, Вегнер. — Мне говорили, что этот парень не может не принять вызов.
— Наемник, — ответил молодой человек. — Дожили. Человек, который убивает людей за деньги.
— Там дети умирают, — ответил Вегнер, — и им нужно то, что находится на борту самолета. Ради этого я готов иметь дело хоть с самим дьяволом.
— Возможно, так вам и придется сделать.
— Нехорошо, — крикнул Диллон на отличном немецком языке. — Совсем нехорошо. — Он выступил из темноты в конце ангара.
Молодой человек сунул руку в карман. Диллон сразу выхватил «вальтер».
— Ты у меня как на ладони, сынок, как на ладони.
Он подошел поближе, рывком повернул молодого человека на 180 градусов и извлек «маузер» из его правого кармана.
— Вот это да! Сегодня никому нельзя доверять.
— Мистер Диллон? Мистер Шон Диллон? — спросил Вегнер по-английски.
— Да, вроде так. — Диллон сунул «маузер» в боковой карман джинсов, свободной рукой вытащил свой серебряный портсигар, не выпуская из другой руки «вальтер», и ухитрился вытащить из него сигарету. — А ты кто будешь, старичок? — В его речи был заметен характерный тяжеловесный акцент, который свойственен лишь жителям Ольстера, а не всей Ирландской Республики.
— Я — доктор Ханс Вегнер из Международного фонда помощи жертвам наркомании, а это доктор Клаус Шмидт из нашего венского представительства. Он договорился о том, чтобы нам прислали самолет.
— И только? Это говорит в его пользу. — Диллон вынул «маузер» из бокового кармана и отдал его обратно владельцу. — Когда человек творит добро, это здорово, но когда он начинает играть с оружием, толком не зная, как это делается, то сильно рискует.
Молодой человек покраснел до корней волос, взял «маузер» и сунул его обратно в карман. Вегнер мягко сказал:
— Герру Шмидту уже дважды приходилось доставлять туда лекарства на машине.
— А что ему на этот раз помешало? — спросил Диллон, снова закладывая «вальтер» за пояс.
— Дело в том, что этот район Хорватии сейчас представляет собой спорную территорию, — отозвался Шмидт. — Между сербами, мусульманами и хорватами идут ожесточенные бои.
— Понятно, — сказал Диллон. — Таким образом, моя задача — доставить по воздуху то, что вы не можете доставить по дороге?
— Мистер Диллон, отсюда до Шабаца — около двухсот километров, а взлетно-посадочная полоса по-прежнему свободна. Хотите — верьте, хотите — нет, но телефонная связь там по-прежнему работает неплохо. Насколько я могу судить, этот самолет способен за час покрыть расстояние, превышающее пятьсот километров. Значит, вы будете на месте минут через двадцать.
Диллон громко рассмеялся.
— Да послушайте вы меня! Видно, что вы не знаете главного о том, как надо управлять самолетом.
Он заметил, что механик, стоящий на верху лесенки, улыбается.
— А-а, так ты говоришь по-английски, сынок.
— Немного.
— Томич родом из Хорватии, — сказал доктор Вегнер.
Диллон поднял голову.
— Что ты скажешь?
— Я семь лет отслужил в военно-воздушных силах. Я знаю Шабац. Взлетно-посадочная полоса там предназначена для экстренных случаев, но покрытие на ней сносное, из асфальта.
— А сам полет?
— Ну, если вы — пилот частной авиакомпании, который горит желанием совершить доброе дело в этом злом мире, то и на тридцать километров вас не хватит.
— Давай скажем просто, что в жизни мне редко доводилось совершать добрые дела, и я — не такой летчик, — мягко сказал Диллон. — А над какой местностью придется лететь?
— Кое-где гористая, покрыта густыми лесами. К тому же метеосводка отвратительная, я сам уже проверял. Но дело не только в этом. Самолеты ВВС по-прежнему постоянно патрулируют этот район.
— Истребители МиГ? — осведомился Диллон.
— Вот-вот. — Томич похлопал рукой по крылу «конквеста». — Хороший самолет, но не чета МиГу. — Он покачал головой. — Но, может, вы уже загадали предсмертное желание.
— Хватит, Томич, — сердито произнес Вегнер.
— Ну, он не первый, кто мне об этом говорит, — со смехом отозвался Диллон. — Ладно, давайте поторапливаться. Взгляну-ка я лучше на карту.
Они двинулись в кабинет.
— Наши люди в Вене были с вами откровенны. Ваши услуги носят совершенно добровольный характер. Нам нужна вся выручка, которую сможем получить за счет продажи лекарств и поставок медицинского оборудования.
— Ясно, — ответил Диллон.
Они вошли в кабинет, где на столе были разложены несколько карт. Диллон принялся изучать их.
— Когда вы собираетесь вылететь? — спросил Вегнер.
— Перед самым рассветом, — сказал Диллон. — Это самое лучшее время, к тому же в такой час меньше шансов на то, что встретишь противника. Надеюсь, дождь не перестанет.
Шмидт, снедаемый неподдельным любопытством, сказал:
— С какой стати вы взялись за это дело? Не понимаю. Такой человек, как вы… — Внезапно он смешался. — Я хочу сказать, нам известно кое-что из вашего прошлого.
— Неужели? Ну что ж, как сказал добрый доктор, мне трудно устоять перед вызовом.
— И ради этого вы готовы рисковать жизнью?
— Ну конечно, а потом сразу обо всем забываю. — Диллон поднял голову и улыбнулся. Выражение его лица вдруг изменилось до неузнаваемости. Теперь оно излучало лишь теплоту и какое-то очарование, перед которым было трудно устоять. — Замечу также, что я последний из оставшихся на земле великих авантюристов. А теперь оставьте меня одного, я посмотрю, куда путь держать.
Он склонился над картами и стал внимательно изучать их.
Часы показывали без каких-то пять. Стоя у выхода из ангара, Диллон всматривался вдаль и видел, что дождь по-прежнему льет как из ведра и не видно ни зги. К нему подошли Вегнер и Шмидт.
— А вы сможете взлететь в такую погоду? — спросил Вегнер.
— Проблема заключается не во взлете, а в посадке. — Диллон обратился к Томичу: — Ну, как дела?
