Пролог
Берлин.
Бункер фюрера, 30 апреля 1945 года
Город, казалось, был охвачен огнем. Ад стоял кромешный: земля сотрясалась от взрывов снарядов, а когда рассвело, стали видны стлавшиеся над ней клубы черного дыма. Восточная половина Берлина уже формально находилась под контролем русских, и беженцы, прихватив с собой весь домашний скарб, который хватало сил унести, двигались по Вильгельмштрассе, поблизости от рейхсканцелярии, в отчаянной попытке как-то перебраться на Запад, к американцам.
Все понимали, что Берлин обречен. Было страшно видеть охватившую людей панику. Рядом с рейхсканцелярией группа эсэсовцев останавливала каждого, на ком была военная форма. Если эти люди не могли объяснить, каким образом они тут оказались, им немедленно предъявляли обвинение в дезертирстве перед лицом наступающего врага и вешали на ближайшем фонарном столбе или дереве. Со свистом пронесся снаряд, выпущенный наугад русской артиллерией. Послышались истошные вопли, и люди бросились куда глаза глядят.
Здание самой рейхсканцелярии было разрушено и обезображено в результате бомбардировки, но глубоко под землей, под защитой тридцатиметровой толщи бетона, фюрер с подчиненными все еще работали в подземном мире, обеспечивавшем себя всем необходимым, поддерживая по радио и радиотелефону связь с миром внешним.
На задней стороне рейхсканцелярии, на ее стенах виднелись глубокие отметины от снарядов, а сад, некогда славившийся своей красотой, теперь являл собой нагромождение вырванных с корнем деревьев, посреди которых там и сям зияли воронки. Одно только было хорошо: самолеты появлялись редко, нависшие над землей тучи и проливной дождь привели к тому, что на время полеты прекратились.
Мужчина, одиноко бродивший по этому обезображенному саду, как ни странно, казалось, относился к происходящему с полным равнодушием. Он даже не шелохнулся, когда в дальнем конце территории рейхсканцелярии упал еще один снаряд. Когда дождь усилился, он лишь поднял воротник пальто, закурил и двинулся дальше, зажав сигарету между пальцев и не замедляя шаг.
Он был небольшого роста, широкоплеч, с грубыми чертами лица. В толпе рабочих или докеров он неминуемо затерялся бы. В его внешности не было ничего особенного, ничего, что хоть в малейшей степени бросалось бы в глаза. Все в его облике было заурядным, начиная от потрепанной, доходящей до лодыжек шинели и кончая видавшей виды пилоткой.
Всякий, кто увидел бы этого человека, счел бы его ничем не примечательной личностью, а между тем это был рейхслейтер Мартин Борман. Начальник канцелярии нацистской партии и личный секретарь фюрера, самый могущественный человек в Германии, уступавший только самому Гитлеру. В своем подавляющем большинстве немцы никогда даже не слышали о нем, и еще совсем немногие из них узнали бы его при встрече. Он сам устроил свою жизнь так, намеренно предпочитая сохранять инкогнито и употреблять свою власть, только держась в тени.
Но теперь все это осталось позади, все было кончено, дело близилось к развязке. Русские могли появиться в любой момент. Он пытался убедить Гитлера уехать в Баварию, но фюрер ответил отказом, настаивая, как он уже публично заявлял не первый день, что покончит жизнь самоубийством.
Ефрейтор СС вышел из двери, ведущей в бункер, и поспешно направился навстречу. Он вскинул руку в нацистском приветствии.
— Герр рейхслейтер, фюрер просит вас к себе.
— Где он?
— У себя в кабинете.
— Хорошо, сейчас иду. — Пока они шли к входу, несколько снарядов снова упали в дальнем конце рейхсканцелярии. В воздухе мелькнули обломки. — Танки? — осведомился Борман.
— Боюсь, что да, герр рейхслейтер. Они сейчас уже меньше чем в полумиле отсюда.
Ефрейтор СС был молод и суров на вид. Закаленный в боях ветеран. Борман похлопал его по плечу.
— Знаешь пословицу? Тому, кто умеет ждать, достается все.
Он засмеялся. Молодой ефрейтор рассмеялся вместе с ним, и они стали спускаться по бетонным ступенькам.
Когда Борман, постучавшись в дверь кабинета, вошел, фюрер сидел за письменным столом и, держа увеличительное стекло, изучал какие-то карты. Он поднял голову.
— А-а, это вы, Борман. Входите. Времени у нас в обрез.
— Наверное, мой фюрер, — неопределенно ответил Борман, не зная, что именно означала эта фраза.
— Скоро эти проклятые русские будут здесь, Борман, но я не стану их дожидаться. Сталин только того и ждет, чтобы выставить меня напоказ, посадив в клетку.
— Этого никогда не случится, мой фюрер.
— Конечно. Я покончу жизнь самоубийством, а моя жена составит мне компанию в этом последнем грустном путешествии.
Он имел в виду свою любовницу Еву Браун, с которой в конце концов сочетался браком в полночь 28 апреля.
— А я-то надеялся, что даже сейчас вы можете передумать и успеете спастись бегством в Баварию, — произнес Борман просто так, лишь бы не молчать.
— Нет, я уже принял решение, но для вас, мой старый друг, есть работа.
Гитлер встал и, волоча ноги, обошел вокруг стола. Всего три года назад этот человек властвовал над Европой от Урала[1]на востоке до Ла-Манша на западе. Теперь щеки у него ввалились, мундир казался слишком большим. Когда он взял руки Бормана в свои, оказалось, что они дрожат. Однако в нем еще чувствовалась сила, и Борман ощутил волнение.
— Я к вашим услугам, мой фюрер.
— Я знал, что могу на вас положиться. Вот что значит «Камараденверк» — «Дело товарищей». — Все так же волоча ноги, Гитлер вернулся и сел в кресло. — Ваша задача, Борман, позаботиться, чтобы национал-социализм не погиб. В Швейцарии и других странах на номерных счетах у нас хранятся сотни миллионов золотом, хотя вы, впрочем, в курсе дела.