значком на пиджаке, заметив пристальное внимание пострадавшего, ухмыльнулся, обратился ко мне, сообразив, что я не понимаю по-итальянски еще шире развел неприятный оскал и что-то рявкнул своим товарищам. Все их внимание вернулось к ежедневной рутине, которой они занимались до нашего прихода, и которой будут заниматься после десятка и ста таких же перепуганных туристов. Как будто ничего и не было. Странный детектив слегка подтолкнул добитого столькими потрясениями Санторо к выходу, а мы с Андреем, простояв десятки секунд в оцепенении бросились вдогонку. Как быстро меняются приоритеты в этой стране.
Выскочив из участка, мы чуть ли не сбили итальянского друга со ступенек. Ачиль повернулся к нам, но глаза он прятал где-то под завалом безысходности и исходящей из недр души грусти. Он попросил нас вернуться в номера гостиницы и ожидать звонка, если мы понадобимся, но это лишь голосом, глаза же умоляли о помощи, и я всей душой желал откликнуться, чего я не ощущал со стороны старого доброго друга. Мне показалось странным, что надежда иссякла, когда нам встретился детектив, причем занимающийся как раз подобными делами. Это было странно лишь для иностранцев, любой местный все прекрасно бы понял без слов, стоило ему только обратить внимание на кричащий лацкан пиджака. Я все еще не слышал крика.
В молчаливой задумчивости мы с Андреем разошлись по уютным комнатам, но даже здесь я не мог найти себе место. Буря эмоций колотила внутреннее состояние и не давала покоя. Из Сахары на вершину Эвереста и сразу же на дно Марианской впадины. Меня распирал ужас от масштаба несчастья, помешавшего юной Саманте добраться до дома. И в следующую секунду по щелчку мною овладел истерический смех. Он сотрясал тело и потихоньку добирался до души. Было смешно от способности итальянцев раздувать из мухи слона. И в самом деле! Я вдруг резко осознал, что 16-тилетняя девочка могла вполне себе позволить летом по дороге домой увлечься какой-либо игрой со школьной подругой. Соленный пот заливал мои глаза, а горечь глупости душу. Что-то нереальное творилось вокруг, но оно происходило с такой скоростью, что я едва ли мог что-либо сообразить. Эффект неожиданности, напор несуразицы и полное отстранение от понимания.
С укором я расстреливал взглядом телефон. Этот наглец оставался немым. Пару раз даже приходилось поднимать трубку, прислушиваться к гудкам и приятному голосу миловидной девушки с ресепшена, только чтобы удостовериться в исправности аппарата. В тот бесконечный вечер от полной потери разума меня уберегла вера, что я могу помочь, что я кому-то нужен, пусть даже основа ее более чем шаткая. Вера в то, что я имею цель и вовсе не бесполезен, стала для меня религией, стала спасением. Никогда раньше такого душевного подъема я еще не ощущал. На руинах чужого несчастья я принялся за строительство храма во имя жизненной цели, которой еще никогда у меня не было. Тот невидимый архитектор, что завладел моим разумом, управлял мной из-за кулисы, разделяющей ложь и реальность, а я как неспособный за нее заглянуть уверял сам себя в самостоятельности собственных решений.
Мои непослушные ноги вытащили меня на улицу, когда ей завладел вечерний мрак. Нагретые дома еще отдавали накопленный за целый день жар, а густой воздух словно бесформенная тягучая масса с трудом заползал в легкие через сухое горло. Я знал путь к дому Санторо: нужно было подняться вверх по улице, на перекрестке свернуть налево, обойти музей Рима и выйти на желанную площадь Навона, украшенной тремя фонтанами. Мое путешествие от обелиска к обелиску уже никого не удивит, а ведь когда-то воздвижение языческих символов в сердце монотеистического центра наталкивало на десятки неприятных вопросов. Кому же все-таки стоило поклоняться?
Италия – это та страна, которая постоянно держит в тонусе. Bel paese («прекрасная страна») так и норовила меня свести с ума количеством шоковых ситуаций, которыми были насыщенны первые сутки туриста. В тот теплый приятный вечер я и подумать не мог, что это только лишь начало пути, в конце которого не всегда горит свет. В этот раз его даже некому будет зажигать… Но сейчас пока еще его лучи распирали окно 4-го этажа с распахнутыми ребристыми ставнями бежевого домика, опиравшегося на магазины и уютные маленькие ресторанчики, где исключительно тихо и наигранно лениво собирались по вечерам жители района и случайные гости ради бокала вина из сорта Гарганега или Ламбруско.
Признаться, я ожидал, что у дома пострадавших стоит не менее 10-ти машин с мигалками и не менее 3-х детективов с подтяжками, в гангстерских шляпах и с вечной сигаретой в зубах, наперебой опрашивающих растерянных родителей. Что только не делает со стереотипным мышлением глупые нереалистичные фильмы. Пустоту на улице заполняло великое творение Бернини, манящее столь сильно, что мне едва хватило мужества выиграть борьбу. Для местных жителей пересечение Нила, Дуная, Ганга и Ла-Платы играет роль ориентира для встречи, но для приезжих, особенно таких диких и жадных до остатков величия мастеров прошлого как я, это был ориентир по целой Вселенной, образ чего-то по-настоящему стоящего, такого как жизнь. Мне кажется, что, разгадав сакральный смысл в изгибе мрамора, можно прочитать историю мира, и более того продолжить ее своей рукой.
Санторо обещали, что я смогу насладиться фонтаном, когда он нас пригласит на ужин, опробовать Поркетта, настоящую Болоньезе и Панна-котта. И вопреки всему я здесь, но совершенно по другой причине.
– Значит все-таки нашлась… Ачиль, опьяненный счастьем забыл оповестить. Скорее всего он звонит в гостиницу прямо сейчас, а я идиот не сказал даже Андрею, куда направляюсь. Да и знал ли я сам? – самоуспокоение дало свои плоды, от чего стало гораздо легче работать легким. Воздух все еще был густым и теплым, но жизнь уже налаживалась.
Я еще раз глубоко вздохнул, выдохнул и направился в обратный путь. Я не желал, чтобы ночь прекращалась, она была еще слишком привлекательной для неожиданных интриг.
К слову, я только начинал жить.
Настроение резким рывком рвануло вверх, от чего возникло желание погулять по ночному Риму. Задумчивость на тему бытия, по-особенному интересная почему-то после заката, затуманила разум и глаза. И вот я уже чудом оказался на оживленном перекрестке. Поток машин инсценировал жалкое подобие пробки на очередном светофоре. Буквально один миг, и опять темные переулки, безлюдность, тайны и призраки. Тесный проход между домами, подобный которому в любом другом городе остался бы без названия, итальянцы гордо величают улицей имени выдающегося соотечественника. Сложность самостоятельного изучения улиц в Риме заключается в нарастающем интересе к каждой фамилии на табличках на зданиях. Фильтровать
