— Вам не трудно доложить обо мне комиссару?
Она была шикарно одета, с драгоценностями на шее, в ушах и на пальцах, но дежурный очень неохотно оторвал голову от конторской книги, которую заполнял с большим вниманием:
— Комиссара сейчас нет.
— Кто вместо него?
— Секретарь. Но он занят. Посидите пока.
Она не стала садиться, потому что засомневалась в опрятности людей, давно ожидавших очереди на скамейке. Осталась стоять, барабаня пальцами по стойке, отделявшей ее от полицейских.
Она прождала полчаса и, в конце концов, проявила такое нетерпение, что вызвала всеобщие насмешки, тем более что над такими, как она, когда-то ослепительно красивыми, к старости отчаянно молодящимися женщинами, вообще любят поиздеваться.
— Что вы хотели, мадам?
— Вы секретарь? Я могу поговорить с вами наедине?
Поколебавшись, он провел ее в соседний кабинет с отделанным черным мрамором камином.
— Слушаю вас.
— Я миссис Мэри Марш.
У нее был небольшой иностранный акцент, совсем легкий, и секретарь только вежливо наклонил голову.
— Слушаю вас, — повторил он, указав ей на кресло.
— Вы видели эту газету?
Она протянула ему листок, где на первой странице была фотография месье Буве.
— Нет. Не видел, — равнодушно отозвался он.
— Это никакой не Буве.
Секретарь снова остался безучастным, казалось, он думал о чем-то своем:
— В самом деле?
— Это мой муж, Сэмюэл Марш, с приисков Уаги.
Сколько он видел таких, как эта!
— Да-да, я вас слушаю. Вы утверждаете, что это ваш муж. И что же с того?
— Его никогда не называли Буве.
— Вы уверены, что не ошиблись? Фотографии в газетах не очень отчетливые.
— В общем, уверена, а если бы увидела своими глазами, сказала бы совсем точно.
— Итак, вы желаете посмотреть на тело?
— А прежде скажу вам кое-что, чтобы исключить любую ошибку. Если у него есть шрам в виде звезды на правой ноге, немного пониже колена, значит, это он.
— Вы давно с ним виделись в последний раз?
— В тридцать втором году.
— В Париже?
— В бельгийском Конго, там он занимался своими приисками.
— А потом вы расстались?
— Никакого расставания не было. В один прекрасный день он бесследно исчез, и с тех самых пор я разоряюсь на адвокатов, пытаясь отстоять свои права.
Секретарь вздохнул, открыл дверь и позвал инспектора в гражданском, который уже снял пиджак.
— Проводишь мадам. Подожди, я дам адрес. Это на набережной Турнель. Номер дома найдешь в донесении. Нужно опознать одного приличного старичка, который умер сегодня утром.
Сказав: «приличного старичка», он осекся, но дама не обратила на это никакого внимания.
— Я мигом обернусь, — сказал инспектор. — Следуйте за мной, мадам, это в двух шагах.
— У дверей меня ждет такси.
— Прекрасно.
Он снова надел пиджак и прихватил шляпу.
— На набережную Турнель!
Стоял такой чудесный летний денек, что казалось нелепостью заниматься такой ерундой.
Они увидели белый дом, стены которого теперь, когда солнце освещало их уже не так ярко, казались голубоватыми.
— Я уверена, это он! — трещала миссис Марш. — И что самое ужасное, мы жили в одном городе, может быть, уже столько времени и не знали друг о друге! Его искали повсюду. Дай вам Бог иметь хоть половину тех денег, которые я потеряла на поиски…
Инспектор подождал, пока она выйдет из машины, и зажег прилипшую к губе сигарету.
Дама оглядела дом и устремилась в вестибюль, но тут же попятилась, пропуская выходившую из дверей пожилую женщину огромных размеров.
Сперва миссис Марш не обратила на нее внимания. Это была обычная, на вид небогатая, седая и круглолицая женщина, вся в черном, каких полно в каждом квартале. Однако инстинкт заставил ее обернуться и посмотреть вслед старухе, когда та уже перешла улицу и ковыляла вдоль домов, словно чудовищная тень.
— Кто это?
— Не знаю, мадам. Этот дом не в моем ведении, — ответил инспектор.
Консьержка вышла из своей каморки и окинула их подозрительным взглядом.
— Куда вы? К кому?
— Это по поводу покойного, — сказал полицейский. — Мадам утверждает, что узнала своего мужа по снимку в газете.
Женщины явно невзлюбили друг друга с первого взгляда.
— Она, конечно, ошибается.
— А я вот уверена, что не ошиблась.
— Идите за мной.
Худенькая мадам Жанна пошла первой; никогда в жизни не приходилось ей столько раз проделывать этот путь, сколько сегодня. Время от времени она оборачивалась, посматривая на гостью с явным вызовом:
— Я иду не слишком быстро для вас?
Взобравшись наконец на верхний этаж, все трое запыхались.
— Минутку, я зажгу свечи.
Еще утром она весьма предусмотрительно положила в карман передника коробок спичек. В изножье кровати уже стояло два букета — жилище было убрано для последнего прощания.
— Входите.
Ноздри месье Буве сузились, щеки ввалились, кожа стала еще белее, словно просвечивала насквозь, и легкая улыбка, застывшая на его губах, когда его переносили в аптеку, будто стала еще выразительнее, превратясь в саркастическую усмешку.
Миссис Марш не проронила ни слова, быть может, под впечатлением полумрака, зажженных свечей и стебелька самшита. Она машинально взяла его и начертила в воздухе крест.
— Так что же? — спросил инспектор.
Она колебалась.
— Я уверена, что это он, — наконец произнесла она твердо. И поспешно добавила: — Посмотрите на его правую ногу. Если там есть звезда…
2
Инспектор подошел и откинул простыню. Ему было не по себе от этой церковной атмосферы и от соседства двух женщин, еще несколько минут назад совсем не знавших друг друга и уже успевших стать смертельными врагами.
— Вы не находите, что ставни можно отворить? — спросил он.
В ответ консьержка, бросив на миссис Марш вызывающий взгляд, сказала:
— Сомневаюсь, что это было бы сейчас уместно.
Полицейский повернул выключатель, стало еще хуже; пламя свечей плясало теперь в ярком искусственном свете. Инспектору было лет тридцать, он имел трехлетнюю дочь, и жена должна была с минуту на минуту родить еще одного ребенка; может быть, в участке его уже ожидала новость, которую сообщили по телефону, а он все еще здесь.
