разрушение. Мы уподобились тем, кого ты зовёшь «терро-аоро», Экталана. Какими бы благими целями мы не объясняли убийства, суть их от этого не меняется. Нет, мы не имели права сражаться в этой войне.
– Может, ты и прав, отец, – глухо молвила Экталана, – да только, когда я вижу, что люди сделают с вверенной им землёй, мне хочется уничтожить весь род людской раз и навсегда!
– Нэа эсто рига виа![6] – грозно молвил Великий князь. – Запомни это, миэ данно![7] Нет ничего превыше жизни! Хранить жизнь и защищать её – вот твоя цель, и никак иначе! Не убивать, но защищать любую жизнь: эльфа, человека, птицы, зверя, дерева, травинки у твоих ног, мелкой букашки на этой травинке. Только так! Хранить жизнь в любом её проявлении, любить жизнь! А иначе, чем мы лучше тех убийц и разрушителей, тех терро-аоро? Мы должны остаться эльфами, Народом Звёзд, Элдинэ, но не потерять сути своей, не позабыть, что мы – хранители жизни, природы. Нэа эсто рига виа! Помни это! Помни, Экталана! А Элинэль не осуждай! Пока в душе твоей не зазвучал Зов Моря, пока песнь его не позовёт тебя в последний путь, не понять тебе, как трудно противостоять крикам чаек и плеску волн.… Ведь они так похожи на голоса тех, кто был тебе дорог, они обещают покой и счастье, которых так не хватает тоскующей душе. Как манит Благословенный Край, когда весь мир рушится на глазах!
Экталана вдруг испуганно схватила его за руку:
– Значит, и тебя тянет Море? И ты хочешь уйти? О, миэ фато, миэ белаэ фато,[8] неужто и ты оставишь меня совсем одну, одну бороться с наступающей ночью?
– Ты – моё Море, – повторил Эктавиан твёрдо, – другого мне не нужно. Покуда я нужен тебе, и ты не отпустишь меня, я буду с тобой. А когда придёт наш срок, мы уйдём с тобою вместе, и белый корабль умчит нас в Благословенный Край. Обещаю.
– Я верю тебе, – сквозь слёзы сказала Экталана и обняла своего отца.
Минуту они молчали, потом она тихо сказала:
– Тебя ищут, Великий князь… Что-то случилось?
– Я слышу, – отозвался Эктавиан. – В лесу появились чужие, двое: мужчина и женщина. Но в них нет зла. Напротив что-то родное…
Эльф поднялся.
– Родное? – переспросила девушка. – Тогда я догадываюсь, кто это может быть.
– Я тоже, – улыбнулся Эктавиан.
– Редкие гости, – заметила девушка.
– И оттого особенно дорогие! – кивнул эльфийский князь. – Добрая встреча ждёт нас. Пойду. Гларистар сбился с ног, разыскивая меня, чтобы сообщить такие вести. Да и негоже заставлять высоких гостей ждать. Идёшь со мной?
Экталана стёрла слёзы с бледного лица и ответила:
– Я приду позже. Негоже являться пред высокими гостями с заплаканными глазами.
Эльфы улыбнулись друг другу, и Эктавиан растворился в воздухе, ступив на Тенистые Тропы.
[1] стихи автора
[2] Погибель, чудовища, огонь, война, ненависть, война…
[3] дитя моё
[4] отец
[5] дочка
[6] Нет ничего превыше жизни!
[7] Дочь моя
[8] О, мой отец, милый мой отец
"Орлёнок и Соколица"
Есть чем платить,
Но я не хочу
Победы любой ценой.
Я никому не хочу
Ставить ногу на грудь!
Я хотел бы остаться с тобой,
Просто остаться с тобой!
Но высокая в небе звезда
Зовёт меня в путь…
Пожелай мне удачи в бою!
Пожелай мне…
Не остаться в этой траве,
Не остаться в этой траве,
Пожелай мне… удачи!
Виктор Цой
Курган памяти
Когда забытые друзья
Тебя случайно позовут
В те запредельные края,
В которых люди не живут…
Когда придётся прочитать
Чужие письма на столе,
Не стоит думать и гадать –
Пока есть небо на земле…
Я.Николенко
Осень опустилась на Лейндейл.
Леса ещё не сбросили свои багряные и золотые наряды. Лишь кое-где в низинах, где по ночам было особенно прохладно, деревья уже лишились части своей листвы и стояли сиротливые, полуголые.
Небо, пепельное, неживое, висело над головой как старая выцветшая тряпка. Грязно-серые дождевые облака застилали его с самого рассвета. Было пасмурно, скучно и гадко.
Несмотря на хмурое небо, дождь так и не пошёл, хотя время уже приближалось к вечеру. Но в воздухе всё равно висел пронизывающе липкий, холодный туман. Он осаждался на одежде и золотой листве сонного леса.
Солнца, естественно, не было. Посему дорога не успела просохнуть от вчерашнего ночного дождя. И грязь, чавкая, расплёскивалась под копытами, при этом, умудряясь забрызгать не только ноги лошадей, но достать и до их наездников.
Всадников было около пятнадцати. Они двигались не спеша, чётким караваном, один за другим, по разбитой лесной дороге на север: то был Южный путь, ведущий к Мангару.
Первый всадник восседал на вороном жеребце, и то был истинно рыцарский конь: невысокий, приземистый, но крепкий и невероятно выносливый, с густой пушистой гривой, чёлкой, спускавшейся на глаза, и мохнатыми бабками. Издалека он мог напомнить крестьянского тяжеловоза, но вблизи становилось ясно, что конь этот привык возить не телегу, а своего рыцаря. Он наверняка умел быть быстрым и неустрашимым.
Не менее воинственным выглядел и его наездник. Темно-русые волосы коротко острижены (в отличие от большинства мужчин в его отряде), серые глаза внимательно и напряжённо вглядывались в туманный лесной полумрак, мужественное загорелое лицо, голова гордо приподнята.
Сила и осторожность окружали его подобно тому, как ореол света окружает факел. Даже в тусклом сумраке осеннего дня его кольчуга и доспехи сияли, а на попоне, покрывавшей вороного коня, сверкала эмблема Лейндейла: серебряная роза на фоне моря и встающего солнца, лучи которого искрились золотом.
Несомненно, первый всадник был предводителем отряда, ибо он как-то необъяснимо выделялся на фоне всех остальных.
Впрочем, были и ещё двое, кто, безусловно, отличался от других путников…
Один, потому что был очень юн, а другой, потому что это был не другой, а другая.
Женщина, восседавшая на великолепной белоснежной кобылице, сиявшей в сером сумраке леса, была единственной в отряде и выглядела почти нереально среди вооружённых до зубов солдат. Она казалась прекрасным видением: юная, величественная, неземной красоты.
Женщина была одета в серый плащ, расшитый жемчугом и серебром, из-под которого виднелось небесно-голубое платье, в тон её лазурных глаз. Капюшон плаща был откинут, и толстая густая каштановая коса струилась по спине. На светлой коже ни одного изъяна, и
