Книга Повилика - Катерина Крутова

Пока я предаюсь воспоминаниям и раздумываю над потенциальной ядовитостью содержимого графина, Лика наливает целый стакан, с явным удовольствием выпивает половину, разламывает круассан и протягивает мне. Хрустящую выпечку беру без раздумий, а на жидкость с плавающими листьями кошусь с опаской.

— Как ты себя чувствуешь? — участливо спрашивает жена и заботливо касается моего плеча. Сердце больно бухает в ответ, но тут же по телу разливается теплая истома, точно одна близость Лики прогоняет пустые страхи и затягивает раны. Пожимаю плечами, желая, чтобы она подольше не убирала ладонь.

— Может, сделаешь небольшой перерыв, съездим вдвоем на побережье? Виктория присмотрит за Полиной.

— Нет, — отвечаю слишком резко, и Лика удивленно вскидывает брови. Перспектива оставить дочь с тещей почему-то пугает больше странного подслушанного в больнице диалога.

— Тогда попей витамины. Завтра возьму для тебя у мамы пару упаковок, их очень хвалят.

— Спасибо, но не думаю, что сладкие пилюльки твоей матери возымеют на меня нужный эффект, — Виктория гомеопат — создает и продает сахарные драже абсолютно от всех болезней на любой жизненный случай. Клиенты стоят в очередь за лечебными снадобьями, но я втайне подозреваю, что эти карамельки абсолютно бесполезны и не содержат ничего кроме ароматизаторов и подсластителей. Впрочем, для «любимого» зятя, старая карга может сделать исключение и поменять рецепт. А в свете последних событий пищевое отравление кажется мне наиболее легким из возможных последствий.

— Лика, доченька! — чрезвычайно бодрый женский голос отвлекает от гложущих мыслей. Над невысокой оградой вырастает выдающееся декольте соседки.

— Добрый день, мадам Дюпон, — улыбается жена.

— Дорогая моя, ну какая я тебе мадам! Зови меня Хеленой, — пожилая женщина наполовину перевешивается через забор, точно готовиться совершить сальто. Выцветшие до бледности некогда серые глаза не отрываются от жены. Меня точно нет вовсе — пустое место, предмет интерьера, незаметная бесполезная декорация.

— Здравствуйте, мадам Хелена, — говорю громко, но удостаиваюсь едва заметного кивка.

— Лика, душенька, ты уже закончила новую подушку? — женщина нетерпеливо мнет ярко накрашенные иссушенные губы и постукивает узловатыми пальцами по перекладине ограды.

— Планирую на днях. Неужели вы хотите приобрести еще одну? Кажется, Хелена, вы мой самый верный покупатель. Сколько уже в вашей коллекции?

— Пять, моя дорогая рукодельница. Если не считать милахи-енота и котика, что ты сшила для внучат. Чудесные-чудесные игрушки, карапузы с ними не расстаются.

— Мне радостно это слышать, — Лика улыбается счастливо и бросает на меня довольный взгляд. Гордость за жену растягивает и мои губы.

— С нетерпением жду. Предвкушаю новые пикантные сны, — мадам Дюпон мечтательно закатывает глаза и продолжает с утробным мурлыканьем, — пока моя любимая та, где я голенькая танцую на сцене «Мулен Руж», а после предаюсь страсти с молодым импресарио прямо в зале на красном бархате дивана.

Я давлюсь круассаном и Лика, тихо смеясь, хлопает меня по спине. Меж тем похотливая старушка как ни в чем не бывало продолжает:

— А можно в этот раз сделать мужчину смуглым темноглазым брюнетом, похожим на моего третьего мужа? Вот кто умел доставить женщине настоящее удовольствие.

— Это — ваши сны, Хелена, — легкий смущенный румянец окрашивает щеки жены, — я просто вышиваю узоры.

— Ну-ну, — соседка смотрит на Лику, точно на иллюзиониста, скрывающего секрет фокуса.

— Постараюсь закончить быстрее. Сегодня после визита к родителям сяду за ваш заказ.

Мадам Дюпон откланивается, удовлетворенная ответом, а я удивляю жену внезапно пришедшей в голову идеей:

— Давай подвезу? Давно не общался с твоим отцом. Хочу послушать последние новости о новинках викторианской литературы.

*

Отец Лики — Робер Либар — профессор филологии, специализируется на английской литературе второй половины девятнадцатого века. В последние годы лекции его доступны только онлайн — из-за болезни мужчина прикован к инвалидному креслу и большую часть дня проводит в постели в окружении монографий и книг. Мы редко общаемся, в первую очередь потому, что я всячески избегаю общества тещи. Оттого внезапное желание сопровождать жену во время поездки к родителям, провоцирует Лику на вопросы. Отмахиваюсь, отвечая круглыми обтекаемыми фразами, и рулю по широкой автостраде вглубь материка, подгоняемый дующим с моря бризом. Люблю равнину Фландрии в начале мая. Даже увязавшаяся с нами Полина отлипает от экрана смартфона и целых пять минут созерцает отцветающие поля поздних тюльпанов, посреди которых, на радость туристам, еще сохранились старинные деревянные мельницы. Подозреваю, причина дочкиной тяги к общению с бабушкой и дедушкой кроется в докладе по творчеству Диккенса, заданному в школе. Но неугомонный шебутной подросток, перетягивающий внимание на себя, только на руку моему плану. Пока, сама о том не подозревая, Полина будет отвлекать Викторию и Лику, я надеюсь получить возможность беглого обыска жилища тещи. Не представляю, что планирую найти — банки с надписью «яд» или чистосердечное признание в покушении на убийство?

Смотрю на дочь в зеркало заднего вида — она заправляет волосы за ухо и хмурит лоб точь-в-точь как Лика. Мимика, жесты, вкусовые привычки и даже интонации — все в ней от жены. Но каждый, кто видит нас вместе поражается внешнему сходству — Полина моя на тысячу и один процент, точно ответственный за написание днк-кода взял и скопировал внешние данные в ее анкету. Но все то, что меня раздражает в себе, кажется в дочери очаровательным — излишняя худоба смотрится утонченно, вздернутый нос — забавно, даже крупноватые передние зубы добавляют шарма непосредственной улыбке. Удивительное дело, но так же, как Полина на меня — Лика похожа на Робера. Жена говорит — девочки всегда идут в отцов. Возможно так и есть, но в нашей семье они повторяют родителя след в след вплоть до формы родинок и искривлённых мизинцев. Может, отсюда эта безграничная щемящая нежность, всепоглощающая любовь к своей малышке?

По приезду в дом матери Лика первым делом спешит к отцу в переоборудованную под спальню библиотеку. Бросается на шею и душит в объятьях. И осунувшееся бледное лицо месье Либара озаряется внутренним светом, в худые руки возвращается сила, а голос вновь звучит вдохновенно и мощно, как с кафедры в просторной аудитории.

— Папуля, — шепчет Лика и целует истонченный пергамент щеки.

— Мой ангел, — вторит Робер, прижимая дочь к груди, а после жмет мою ладонь сильнее, чем это необходимо. Я улыбаюсь — у старика немного возможности доказать самому себе, что он еще жив. Лика взбивает подушки, поправляет покрывало, помогает отцу сесть в постели. Полина устраивается рядом с дедом, ластится к плечу и без лишних прелюдий подсовывает под нос экран планшета. При имени «Диккенс» профессор оживает еще больше, водружает на нос очки и принимается с интересом обсуждать с внучкой план доклада.

— Влад,