огромная вина никуда не делась.
Илья быстро накинул куртку, вышел из дома и направился к «Мечте». Нади не было – с блокнотиком в кармане и подносом в руках бегала молоденькая симпатичная брюнетка со слегка раскосыми глазами. Илья окинул ее взглядом – красивая. Но сейчас ее красота как-то колола, била по глазам, и он предпочел бы, чтобы водку ему принесла кривая, кургузая Надька.
Накачавшись алкоголем, слегка покачиваясь, он добрался до дома, благодаря небеса за то, что квартира находится на первом этаже. Содрав кое-как одежду, кинув куртку на пол в комнате, упал на диван и накрылся одеялом, не вынув ни подушку, ни простыню. Он ухнул в тяжелый, мутный сон, и, засыпая, успел подумать краешком сознания про Вовку, представив его именно таким, каким помнил его на суде.
Очнулся Илья все с тем же гадким ощущением нечистоты, идущей откуда-то изнутри, и неясным беспокоящим чувством. Голова болела, к пересохшей гортани прилип шершавый язык. Он открыл глаза, попялился на отсветы переливающихся огоньков «Мечты» на потолке. До него не сразу дошло, что его разбудил тихий корябающий звук в окно. Птица? Кошка? Илья приподнял прострелившую болью голову и едва не заорал – в окне висело лицо, неразличимое из темноты комнаты.
- Эй ты, козел, – просипел он. – Я тебе башку расколочу, если ты оттуда не уберешься.
Встал с дивана, взял телефон и осветил лицо – это был молодой мужчина в старомодной кроличьей шапке, в дубленке, каких уже лет тридцать, наверное, никто не носил. Он бессмысленно смотрел в глубину комнаты, будто вовсе не замечая Илью, стоя, очевидно, в декоративной выемке на внешней стороне стены.
- Пошел отсюда! – гаркнул Илья, ударил пятерней по стеклу.
Но тот не пошевелился и не изменил направления взгляда. Из морозной дымки воркутинской ночи показался еще один – толстяк в нормальном современном пуховике, трикотажной шапочке, натянутой на лоб. Он покрутил головой, увидел висящего на приступке мужика и двинулся к нему.
- Пап, пойдем! – услышал от него Илья.
Толстяк в трикотажной шапке подошел к окну, тоже приподнялся на носках и принялся отдирать ночного гостя от окна. Заметив хозяина квартиры, он торопливо проговорил:
- Мы сейчас уйдем, простите! Пап, ну пойдем!
Он дернул мужика в шапке за плечо, и тот, наконец, слез с уступка и побрел через палисадник к улице. Все это было похоже на горячечный сон – мужику было на вид едва за тридцать, а толстяку – больше сорока. И – отец?
Утром Илья водил бритвой по щетинистой щеке, глядя в красные, с оттянутыми мешочками век, глаза.
- Пить надо меньше, – выдохнул он.
Натянул пропахший потом и сигаретным дымом свитер, сунул за ремень джинсов травмат. Черт его знает, в какие игры играют эти пацаны. Казаки-разбойники, ну разумеется. Он хмыкнул и уже хотел поднять так и валяющуюся на полу куртку, когда увидел на стекле, расцветшим морозными узорами по углам, отпечаток ладоней. Илья подошел к окну, потрогал отпечатки. Они были с той стороны, со стороны улицы.
Ромка подъехал на своем кашляющем жигуленке в назначенное время, и первым делом спросил:
- Перчатки, варежки с собой?
- Перчатки, – несколько удивленно ответил Илья. – А ты что, в мамочки записался?
- Ты идешь со мной, – серьезно сказал Ромка. – Я за тебя отвечаю. Тут типа кодекс выработался… Новичок под охраной опытного.
- Не замерзну, не боись.
Ромка завел своего старичка и тронулся, аккуратно выруливая со двора
- Слушай правила. Это очень важно. Ты нихера не поймешь, конечно, пока сам не увидишь, но когда мы будем уже там, некогда будет рассусоливать. Итак, первое – не трогай жителей голыми руками, только через перчатки, варежки. Второе – нельзя возвращаться, буквально ни шагу назад, только вперед. Третье – считается, что на этом уровне всегда есть пути спасения, он легкий. Но это только считается, на самом деле там куча народу сгинуло. Четвертое – нельзя разделяться, если идешь с кем-то, это верный путь остаться там навсегда.
- Господи, это что за геймерско-задротская херня? – хмыкнул Илья, достал пачку и выбил сигарету.
- Запоминай, блин! – воскликнул Роман. – И пятое – никакого оружия! Даже газовый баллончик нельзя, если что-то взял с собой, выкладывай в тачке.
- Угу, - кивнул Илья и, глядя в окно, подумал - «Как же, так и поступлю!».
Воркуту проехали быстро, это только в его памяти она осталась огромным городом, набитым воспоминаниями, где столько всего было и столько всего случилось. Только сейчас он понял, какая это крошечная и глухая провинция. Снежная равнина тундры действовала на Илью угнетающе – она снова и снова напоминала ему, насколько он был виноват перед Вовкой. В нарядной Москве вина как-то забывалась, становилась крошечной, уходя в далекую перспективу.
Хоть он и знал, что поселок представляет собой совершенные руины, увиденное его поразило. Ни одного целого здания, голые остовы стен, осыпавшийся кучами кирпич.
- Елки палки… - прошептал он, глядя на надпись на полуразрушенной стене: «Хальмер-Ю, мы тебя никогда не забудем!».
Илья подумал, хорошо, что голые руины поселка прикрыты толстым одеялом снега, летом здесь наверняка еще унылее. Он ожидал, что придется преодолевать завалы снега, однако дорога между развалившимися домами оказалась утоптанной множеством ног, в Хальмер-Ю определенно нередко наведывались.
Ромка вышел из машины, надел тонкие латексные перчатки, вынул из кармана баллончик с аэрозольной краской. Он нагнулся, нарисовал стрелку, направленную острием в поселок. Илья фыркнул:
- Серьезно?
- Абсолютно.
Ромка глянул на него без улыбки и пошел вперед, через несколько шагов снова нарисовал стрелку. Илья закатил глаза, но двинулся вслед за ним, ощущая, как впивается в живот твердая рукоятка травмата. В юности он был в поселке всего пару раз – ухлестывал за девчонкой, и в его памяти Хальмер-Ю остался хоть и небольшим, но людным и живым: деревянные бараки, высившиеся постройки шахты на горизонте полярной тундры, гомон около магазина. Сейчас поселок был похож на разложившийся труп. Плоть его – кирпичи рассыпающихся зданий, доски бараков – прели и гнили под снегом. А кости – балки, перекрытия – стояли мертвенно и пугающе, выбеленные ледяным ветром и морозом.
Ромка все так же деловито шел впереди, рисуя стрелки, и на
