Я развязала свою «сумку», повозилась с молнией, вытаскивая из нее мои же запутавшиеся волосы. Вот, оказывается, почему было так больно: засранец хотел меня, спящую, обокрасть.
– Тебя бы без ужина оставить за то, что берешь чужое без спроса, – проворчала я, разворачивая пачку с печеньем.
– Меня уже оставили без завтрака и обеда. До утра не дотянул бы, помер от голода, – голос врунишки, кого чесночное дыхание выдавало с головой, был вполне бодр. И жевал он не жадно, собирал крошки с ладони с достоинством.
– Как зовут?
– Дай-ка.
Я не поняла, показала пустую упаковку от печенья.
– Не дам. Кончилось.
– Нет, не дай-ка, а Дайко. Имя такое. Вполне распространенное.
– А-а-а-а. А меня зови… – тут я зависла. Чужая страна, мало ли как тут принято обращаться с нелегалами. Назовешь кому-нибудь паспортные данные, а потом попадешь в розыск как преступница, незаконно пересекшая границу. Доказывай потом, что машина увязла в скале, а жениха унесли драконы. – Меня зови Шило. Имя такое. Не вполне распространенное.
– Это не то ли самое, что в заднице? – хмыкнул мальчишка.
– То самое. И не дай бог, чтобы это была твоя задница.
Шилом меня прозвали еще коммуналке. Весело мы тогда жили. Баб Нюра – единственная родственница, и то не шибко родная, поскольку оказалась сестрой моей бабушки, работала на заводе. Мать и защитница всех сирых и убогих, помнящих еще профсоюз, а потому находивших в ее лице рупор народа, числилась суровой вахтершей. Генеральный директор знал, что враг не пройдет, а потому вздрагивал, если только представлял, что по какой-то дурости вручит бабе Нюре ружье. Она заправски отстреляла бы всех несунов, которых и без оружия лихо обезвреживала. Если кто-то из рабочих вдруг переводился в другую смену, его сразу «брали на карандаш» – это ее выражение, поскольку понимали, что воровать хочется, а баб Нюра не дает. Проще перейти в смену вахтера Рустама: тот хоть и выглядел грозно с чисто выбритым черепом и с самой настоящей кобурой на поясе, хранящееся там «оружие» – сотовый телефон, вытаскивал лишь для селфи с хорошенькими лаборантками или раздатчицами.
– Что-нибудь еще пожрать есть, а? – голосом попрошайки проскулил Дайко.
– Нет, – я подтянула сумку ближе к себе. – Тут одежда и всякие мелочи вроде расчески и зеркальца.
– А деньги есть?
– Денег точно нет.
– И продать нечего?
Я задумалась. Что из того, чем обладаю, могу продать? И вообще, как я собираюсь отыскать Федю, если у меня нет средств к существованию?
– Продать нечего, но я умею вязать, шить и плести кружева, – я тайком пощупала грудь, где прятала свои сокровища. Даже под страхом смерти не отдам кольцо, которое так и не успела рассмотреть. Я только-только ответила «да» и протянула руку, чтобы Федор сам надел на палец символ всех влюбленных, как зазвонил телефон. Скомкав торжественный момент и извинившись, что звонок важный, Федя вышел на крыльцо. А дальше… дальше началась эпопея с похищением.
Я вздохнула и подумала об еще одном подарке жениха, который при случае пополнит мой бюджет – о золотом массивном браслете.
– Ты из гильдии белошвеек?
– Нет. Меня всему понемногу научила бабушка, – я грустно усмехнулась. Вместо того, чтобы гонять с ровесниками в колодце двора, я с пяти лет вывязывала носки шестью спицами. Слушала, как друзья играют в прятки, злилась и вязала ряд за рядом, чтобы побыстрее закончить и присоединиться к веселым играм.
«Еще пять рядов и переходи к резинке», – бабушка была неумолима. Вполне себе действенный способ набить руку и получить навык, что не даст помереть с голоду.
– А ты что умеешь? Чем живешь и зарабатываешь?
– Ворую помаленьку, – не стал скрывать Дайко. – А что еще остается делать? На работу не берут, говорят мал еще…
– Сколько тебе?
– Сорок.
– Блин, да ты вдвое старше меня!
– Э-э-э, – махнул рукой сорокалетний малец. – Это по людским меркам ого-го сколько, но я не человек. Вернее, не совсем человек. Ублюдок.
Мне сделалось неуютно, Дайко почувствовал, тяжело вздохнул.
– Я сам толком не знаю, кто я. Если глянуть на мою морду, то станет понятно, что в ком-то из моих родителей текла кровь нейверов. Пустынники частенько живут до пятисот, а потому сорок считают детством.
– Ты тоже сирота? – темень не давала рассмотреть лицо Дайко, а потому он казался обыкновенным мальчишкой, от силы лет четырнадцати. Тот самый возраст, когда ломается голос, а конечности кажутся несуразно длинными.
– И ты?
Я тоже кивнула в ответ.
– А что здесь делаешь, да еще одна?
– От пожара бегу, – я мотнула головой в сторону темного леса.
– А я к нему бежал, пока тебя не заметил. Интересно же поглазеть, как горит. Еще можно найти мясо.
– Какое мясо?
– Жареное. Когда пожар, не всякой птице удается улететь. Или заяц вдруг запутается в силках. Тоже хорошая добыча.
– А силки кто расставляет?
– Кто-кто. Охотники из соседнего селения. Тебе повезло, что на волка не наткнулась. Видать, запах дыма от тебя зверье отогнал.
И как я не подумала, что лес не место для прогулок?
– Пойдем, горе мое, я покажу, где можно без страха переночевать, – мальчишка встал и протянул руку, чтобы взять тяжелую сумку. Я упрямо мотнула головой и повесила ее себе на плечо. Целее будет. Бегай потом за воришкой в темноте.
– И все-таки, зачем ты здесь? – он подождал, когда я присяду у заводи, чтобы умыться.
– Друга ищу.
– Так уже нашла, – он с уверенностью стукнул себя по груди, что рассмешило меня.
– Один друг хорошо, а двое лучше. Кстати, здесь драконы не пролетали? – я развязала подол платья и стала более менее похожа на человека.
– Нет. Что им делать в королевстве Алой Зари?
– Боже, а это еще что?
– Темная ты какая-то, Шило, – с сомнением в голосе произнес Дайко. – Шастаешь по лесу, а не знаешь, что он принадлежит эльфам? Ты, случаем, не из-за Бугра?
– Я не темная, я блондинка. Утром разглядишь, – про Бугор решила промолчать. Во-первых не обязательно это скала, где застрял внедорожник, а во-вторых… От осознания, что я попала в чужую страну контрабандными тропами, меня бросило в жар. Еще не хватало проблем с законом.
– Может еще и пожар ты устроила? – продолжал допытываться малец. – За такое по головке не погладят. Если найдут злой умысел, виселица обеспечена.
– Говоришь, звери бегут, потому что от меня пахнет паленым? Дай-ка, я на всякий случай еще раз умоюсь, – тут уж не до шуток. Достав рубашку и штаны, из-за чего моя походная сумка резко поубавила в объеме, я зашла прямо в платье в реку. Окунулась с головой, чтобы смыть какой-либо запах.
