ступенек Справедливости. Дерзость – зло. Злющее зло. А с теперешних времен я приобщаюсь к доброму.
– Для “тулова”, приделанного к браслету, в тебе многовато инфантильной вольности.
– Ну, прости, что обманула твои хотелки. Я здесь не по велению настройки. Не доброволец, нет. Я здесь по твоей больной воле. Ты хватанул меня, молодую, из Арсенала и поволок, и вот мы здесь – по верхние скобы в дерьме. Теперь невольные старики. И что мне остается, лишь плакаться и ждать извинений.
– Ну извини.
– Легче не стало. Ситуация не поменялась.
– Как удивительно.
– Ты бесполезен. И твой сарказм тоже бесполезен.
Не прошло и пяти минут как ее манера вести беседу воспринималась привычной. Постоянное желание протыкивать пальцем экран в целях научения пропало.
Она, действительно, казалась старой желчной знакомой, которую терпишь, потому что прошел с ней вместе до неприличного много.
– Твоя память цела?
– Абсолютно верно, бестолочь.
– Краткий экскурс будет?
– Сейчас, милый, мне это делать совершенно не интересно.
Замечательно. Беру свои слова назад: о чем я былой вообще думал?
Жалкий глупец.
– Тогда скажи какое название тебе дали.
– Я Даршана.
– А меня как зовут?
Из модуля донесся смех. Я терпеливо ждал.
– На троне консервации написано, бестолочь.
Обернулся.
В верхней части спинки трона, возле двух десятков пережжённых пустышек хтонов, мелкими серебряными символами значилось:
“танцор”.
Ненавижу танцы.
– И какой танец я пляшу?
Даршана опять рассмеялась.
Задумался, но ИИ практически сразу же вернула к реальности.
– Это неизвестная зона. Так и будешь стоять-тупить, Ваше Глупое Величество?
– Я буду звать тебя Желчь.
– Хорошо, бестолочь, – безразличие в ее голосе. – Я буду звать тебя Громила или еще как-то. В целом – это неважно. Важен лишь Идол.
***
Пистолет с колесцовым механизмом оказался примитивной игрушкой, изрядно насмешившей, хотя я толком, и не смог понять почему.
Стреляло это чудо небольшими круглыми пулями из свинца и требовало для активности взрывчатой смеси.
Вообще, пистолет слишком мал для ладони, банально палец не пролезал в спусковую скобу, к курку, и это только лишний раз приступ смеха вызвало.
От мысли избавиться от скобы, отломав ее, отказался сразу. Колесцовый механизм прорастал из нее, а переделать оружие мне было не под силу даже с инструментами.
Не чувствовал себя оружейником.
У покойника в подвязанной груде карманов я нашел два серых мешочка и плотный кожаный кошель. В мешках – пули, в кошеле – взрыв-смесь. В остальном попадалась всякая ерунда: разнообразие костяных амулетов, размером с большой палец, то есть для опоссума достаточно крупные. Изображали они богов или духов: c чрезвычайно большими головами и деформированными руками, то слишком длинными, то короткими – и, как правило, вместо ног торчал крючок.
Нашлись еще длинная нить, связанная в вонючий комок, тонкие пластины сырого мяса в черно-серой обсыпке и горько-пахнущий рыжий порошок, но из этого ничего не тронул. Не то чтобы я был привередлив, но настроение оказалось крайне брезгливое.
Пояс из черных секций-коробок примитив-сплава пришёлся очень кстати, хотя и смог я его надеть только на боковую часть панциря. Закрепил на животе и позвонке магнитной системой. Отлично; лишние карманы и футляры – дело хорошее.
Пистолет упрятал обратно в примитивную кобуру.
Мало ли, может пригодится.
Рядом прикрепил топор – самую ценную из всех находок.
Из примитив-металла, легкий. Хорошо-заточенное, черненое лезвие. Рукоять обернута серыми полосками кожи.
Красивая штука. Для опоссума оружие массивное, для меня казалось кухонным тесаком, но рубить оно будет отлично.
– И цацки со скул забери, – подсказала Желчь.
