загривок, взашей!»
Полюбила мента! Нюрка смотрит ехидно,
Как я плачу навзрыд, и портьерой в углу
Закрываю лицо, потому что мне стыдно.
Он чего? Он идет, громыхая копытом, к столу!
Он налил и кивает: «Кончай тары-бары!
Нам по двадцать процентов за «крышу» отстег.
Я возьму с тебя десять — свои, нет базара!» —
И вцепился мне, сволочь, в карман, как бульдог!
Я к нему подошла, я дала ему в рыло!
Он меня пятерней потрепал по плечу.
…Полюбила мента, а потом разлюбила.
И проценты без скидок и льгот регулярно плачу…
1992
«У солдата на сердце ненастье…»
У солдата на сердце ненастье,
Он пришел из чужой стороны.
У солдата рубцы на запястьях,
Он из плена вернулся, с войны.
Ой, гармони лихой переборы,
Ой, вы, травы в степи, ковыли!
Там, за степью, холодные горы,
Там товарищи в землю легли.
Воздух Родины черен и горек,
И луна, как покойник, бледна,
И подсолнух прилег на заборе,
И сосед закурил у плетня.
Он от едкого морщится дыма,
То ли крик из груди, то ли стон:
«На тебя еще в прошлую зиму
Похоронку принес почтальон!
И жена твоя в дальние страны
Без оглядки за счастьем шальным
Унеслась за моря-океаны,
Укатила под ручку с другим!»
Парни спьяну, чихая от пыли,
Мимо окон солдатских бредут.
Позабыли его, позабыли,
Развеселые песни поют!
Ветер черную треплет рябину,
Девки пляшут вдали, голосят.
«Я с чужбины пришел на чужбину», —
Смотрит в угол и шепчет солдат.
Он сидит на завалинке с краю,
В три погибели скрючен, согнут.
Люди знать ничего не желают,
Развеселые песни поют…
1997
«Увы! Октябрь уж наступил! И все по новой, все по кругу…»
Выжившим и погибшим участникам событий 3–4 октября 1993 года в Москве посвящается эта песня.
Увы! Октябрь уж наступил! И все по новой, все по кругу —
Опять столица на ушах, и на одну — другая рать,
Трамваи в сумрак унеслись, вороны — к югу с перепугу,
И вот на площадь, в шум и дым, пришел скрипач и стал играть.
И фрак, и волосы до плеч вгоняли нервных в изумленье,
«Ложись, нарвешься, идиот!» — народ, глазея, горло драл,
А он не слушал, он хотел стрельбу и смерть хоть на мгновенье
Остановить, убрать, прикрыть. И он играл, и он играл!
А на него смотрели все, а по нему лупили с крыши,
И парк осенний, золотой был на ветру навеселе,
И город был, как желтый дом, и пули-дуры, словно мыши,
На все лады сновали, сволочи, по листьям, по земле.
Живая музыка к сердцам рвалась из тьмы, как кровь из вены.
Как рыбу, музыку глушил, — шумел, гремел безумный бал,
И люди падали вокруг, а он наяривал Шопена,
И гильзы сыпались к ногам, а он играл, а он играл!
И снайпер медлил, веселясь, и спать хотел, и ждал антракта,
И мы успели ускользнуть, а он играл, а он сумел
Стрельбу и смерть остановить на миг, на вздох, на четверть такта,
И он играл, и он играл, и белый свет остался цел!..
4–5 октября 1993
«Слякоть, стужа на дворе, и заняться нечем…»
Слякоть, стужа на дворе, и заняться нечем,
Но пришла весна-красна, и ко мне домой
Развеселый ухажер заглянул под вечер,
Симпатичный, весь в кудрях, стройный, молодой!
«Извиняюсь, виноват, я с дороги сбился», —
Он мне на ухо шепнул и у печки сел.
Мама милая моя, он в меня влюбился,
Он мне ручку целовал и романсы пел!
«Вы прекрасны, госпожа, словно Мона Лиза, —
Он, как мяч, вокруг меня прыгал вверх и вниз, —
Честь имею предложить в качестве сюрприза
Руку, сердце и билет в свадебный круиз!»
Я от счастья впала в бред и к нему в объятья
Как лебедушка плыла, чтоб ему сгореть!
Он мне брошку и значок нацепил на платье,
«Собирайся, — говорит, — и со мною едь!»
Море синее. Стамбул. Прилетели, здрасьте!
Петька (так его зовут) кофту мне купил,
Он под вечер в номерах озверел от страсти
И давай меня терзать до потери сил!
Я очнулася к утру. Я не понимаю,
Что за бабы в бигудях в холле водку пьют,
У меня уже тоска по родному краю,
Там веселье, Первомай, танцы и салют!
Мысли бегают в башке, скачут, как цыплята:
Дом свиданий, храм любви — вот где я живу,
Здесь молотят и бомбят русские девчата,
Я в натуре весь расклад вижу наяву!
Вечер. Петька протрезвел, об меня согрелся:
«Обслужи-ка ты поди дорогих гостей!»
Я ему: «Чего ты, Петь, белены объелся?
Лучше ты уж нож возьми и меня убей!»
У меня его жлобы паспорт отобрали.
Я во гневе, как в огне, заживо горю!
Я к клиентам не вяжусь, я им на рояле
Исполняю полонез и глинтвейн варю.
Две недели, месяц, год вою, как собака,
Я кричу ему: «Подлец, ты же обещал
На лазурных берегах в княжестве Монако
Мне под пальмой в знак любви подавать бокал!»
Я рыдаю, я грущу по родным Мытищам!
Петька в грязь меня втоптал, словно он спьяна
На
