Книга Обещаю, больно не будет - Даша Коэн

Но всё меняется, когда буквально в нескольких метров от нас с визгом тормозит такси.

— Это она, — стряхивает с себя расслабленность Аммо и приподнимается на переднем сидении.

А я с восторгом смотрю, как из машины торопливо выходит королевишна. Да нет, куда там? Царица египетская. Ноги от ушей. Фигура — умереть, не встать — всё при ней. Вау! Задница, сиськи, талия. В солнцезащитных очках на половину лица, но губы красивые и пухлые. Один минус — шатенка. Я их последние три с половиной года на дух не перевариваю.

Ну ладно. Не страшно.

Стартуем. Я в игре.

Глава 3 — Пыль

Вероника

Декабрь. Три с половиной года назад…

Моё настоящее — это словно кадры кинохроники. Чёрно-белое немое кино и только бродяги Чарли не хватает на заднем плане, выплясывающего чечётку, чтобы эффектно оттенить весь ужас происходящего, в котором я увязла по собственной же глупости по самые гланды.

Топкое, гнилое болото — вот что ждало меня впереди.

Первоначальная истерика от столкновения с жестокой правдой прошла. Я перестала плакать, но впала в совершеннейший ступор, и какое-то время могла лишь сидеть с расширившимися от ужаса глазами и смотреть прямо перед собой. Всё!

Тело крупно трясло в непрекращающемся ознобе. Сознание блёклыми вспышками отмечало какие-то злые слова матери, бабкины причитания и изменения в моей комнате, которые я совершенно не заметила, когда вернулась домой после своего идиотского побега за мечтой. Я была в такой эйфории, что не видела ничего дальше собственного носа, повизгивая от восторга.

Ну надо же, сам Ярослав Басов предложил мне поддержку, опору и ключ от собственной квартиры. Чума? Чума!

А теперь я наконец-то прозрела.

Полки пустые. На столе нет моих тетрадей и стакана с цветными карандашами. Со стены пропали все грамоты, подаренные мне за успехи в учёбе ещё в прошлой школе. Шифоньер тоже оказался пуст, лишь голые вешалки отчаянно поскрипывали на металлической штанге.

Как это всё прошло мимо меня? Наспех схватила со стула висящую там сменную одежду и на том успокоилась? А теперь, что получается?

— Мои вещи в тех коробках, да? — прохрипела я и кивнула в сторону гостиной.

— Нет, — рубанула мать.

— Специально их спрятала, чтобы меня не отпускать, что ли? — горько усмехнулась я и покачала головой.

В ответ на эти слова мать только зло зыркнула на меня, а я от неё отвернулась, снова окунаясь в густой протухший кисель из воспоминаний. И всё плавала в нём, казалось бы, бесконечно прокручивая в голове всё то, во что я так эпично вляпалась.

Как красиво, чёрт возьми! Как красиво каждый из этих монстров меня развёл. И я бы, если бы внутри меня не кипела серная кислота, даже поаплодировала стоя всем своим обидчикам за каждый их чётко-выверенный ход на доске этих жестоких жизненных шахмат. Ведь я всё верила, верила, верила, что на шаг впереди… Боже, нельзя быть такой хронической дурой!

Нельзя!

— На вот, переоденься, Вера. И быстро! Нас уже машина ждёт.

Не сдвигаюсь с места ни на миллиметр. Не могу. Не хочу. Не буду!

— И кончай реветь! — с удивлением прикасаюсь к щекам и чувствую солёную влагу. — Уже всё, наделала делов. А я тебе говорила! Говорила, Вера! Но кто бы слушал умную, наученную жизни маму, когда задница требует собственных приключений, правда? Ну что, весело было тебе, скажи? Отвела душу? Довольна? По балконам налазилась, пока этот гад насмехался над тобой? Господи, даже я в своё время не была такой тупицей!

— Алечка, там бесполезно стучать. Закрыто.

— Вся гимназия теперь будет в курсе того, что ты позволила себя использовать. Вся, ты меня слышишь? Каждого просветят, уж поверь мне, да ещё и красок добавят. И фотографии эти, что ты увидела в моём телефоне, станут твоей визитной карточкой, милая доченька. А Басов, на пару со своей компанией шакалят, примется облизывать каждую мельчайшую подробность своего героического поступка. Пока ты окончательно не опустишься в глазах окружающих ниже плинтуса.

— Аля, ты бесполезно сотрясаешь воздух.

— Ай, — отмахивается мать, — помоги её лучше переодеться. Опоздаем же.

Куда опоздаем? Зачем? Почему?

Насильно умывают холодной водой. Затем крутят как куклу, меняя мокрые тряпки на сухие, но мне плевать. Я — овощ. Фактически! Да и толку нет. Как было холодно и мерзко, так и осталось. Что внутри, что снаружи. Так бывает, когда гадят в душу. Особенно самые близкие. И любимые…

Наконец-то выходим из квартиры. Мать выкатывает в подъезд два больших чемодана и закрывает за собой дверь. Я хмуро и непонимающе смотрю на них.

— Мам? — подбородок начинает жалобно дрожать.

— Мне не нужны проблемы, Вера. А ты к ним ещё и прилично прибавила. Семью в грязи вываляла, да и сама изгваздалась с ног до головы. Теперь уже не отмыться!

Отвожу взгляд, грудь начинает судорожно вздыматься, запуская во мне новый приступ истерики.

— Или отыграем, доченька? Давай вернёмся, и завтра ты в развесёлую припрыжку поскачешь в гимназию, где каждый будет тыкать в тебя пальцем и называть подстилкой Басова. И это в лучшем случае. Ну, об этом ты так безудержно мечтаешь?

— Нет, — хриплю я, начиная задыхаться от иррациональной внутренней паники.

— То-то же, — кивает она, — значит, не все ещё мозги растеряла со своими любовными любовями.

Поспешно выходим из дома и садимся в машину, что уже услужливо ждёт нас у подъезда. Хотя меня, скорее силой туда трамбуют, потому что я вновь превращаюсь в изломанную куклу. Проживая очередную катастрофу в своём умирающем мире, я не замечаю того, что автомобиль, в который мы сели слишком шикарный, а водитель и вовсе одет в чёрный костюм-тройку.

Я отмахиваюсь от всех этих нестоящих для меня деталей. Снова ударяюсь в тихие слёзы, жалея себя, потому что больше некому. И на две недели мысленно прощаюсь с городом, с которым теперь у меня ассоциируется самая большая в жизни боль и самое огромное счастье, пусть и искусственно раздутое.

Пусть! Зато я была всегда честна, в отличие от всех этих беспринципных гороховых шутов.

Правильно мать меня увозит. За две недели у меня всё отболит, затянется и покроется пуленепробиваемой коркой новой брони. А дальше я вернусь и с высоко поднятой головой пройду мимо того, кто вытер об меня ноги.

Я пройду, да! А он увидит, что не сломил меня. Не превратил в пыль. Да, возможно, я вышла из этой партии проигравшей, но зато стала сильнее и умнее. Ведь теперь я