сахар, и хлеб, чего в доме Пашкина на данный момент обнаружить не удалось. Всё это изрядно порезанное на куски, шматки и ошметки было по-походному свалено посреди стола на газету, так, чтобы любой мог свободно достать себе всего, чего захочется.
Конечно, на семерых мужиков две поллитровки что капля в море: ни на зуб, ни на глаз, ни по мозгам, а согреться хотелось всем.
— Может, добавим? — уже заерзал на табурете Пашкин.
— Ради знакомства, добавим, — не возражал Женька Гудзь и дал еще четвертной на один «банан».
Пашкин снова исчез.
Юрка-хохол, пережевывая сало с хлебом, все сочувственно сетовал:
— Как же это так, робяты, как же так? Иван вас, земляков, вызвал за тысячу километров — и обманул!
Приободрившийся за столом Женька-бригадир с таким резюме не согласился.
— Ни, вин нам твэрдо сказав: приезжайтэ, есть работа.
— Да где ж тут работа? Откуда работа?! Мы, местные, сами без дела сидим, не знаем, к кому б наняться, а он — лес! Какой лес? Где?! Я тут всю округу знаю! — качал головой Юрка.
— А может он знает, где, — пискляво встрял в разговор Митька.
Юрка зыркнул на него из-под бровей. Митя затих.
— Не, робяты, это он вас дурит. Нет ему веры.
— Зачем тогда вызывал, если нет ничего? — раздраженно встрял в разговор кум Женьки — Бражко. Будучи от природы человеком малодоверчивым, он не верил ни одному его сочувственному слову. Наоборот, подозревал Юрку в лицемерии и желании поскорее спровадить их домой и самому наняться валить лес.
Его раздражительность вдобавок увеличивала неопределенность той ситуации, в которую они попали. В любой неопределенности он чувствовал себя неуютно, поэтому сейчас больше всех был заведен.
— Он тогда сказал «приезжайте» и теперь сказал: «Через два дня позвоню». Два дня мы подождем.
— Подождем, — согласились все, отказываясь верить в худшее.
Юрка не стал с ними спорить и даже несколько смутился, когда неунывающий Саленко со всем жаром неуемной молодости неожиданно произнес:
— А я хочу сказать, что мир, как говорится, не без добрых людей, и мы вот не остались на улице, за что вам огромнейшее от всех нас спасибо.
— Да бросьте вы, ребята, — скривился Юрка. — Неужели я землякам не помогу! Всегда рад. Но Иван, Иван-то! Вот паразит, вот бестия!
Вернулся Пашкин, вытащил из-за пазухи стеклянную бутылку, закупоренную белой пластмассовой пробкой.
— Вот, — торжественно объявил. — Спирт достал: водки на такую ораву разве станет?
Компания оживилась, задвигались граненые стаканы, но Юрка, пить больше не стал. Словно обремененный тяжестью, поднялся со стула, стал прощаться.
— Ну ладно, пока переночуете здесь, а там видно будет. Мне пора: завтра чуть свет вставать. — И несмотря на настойчивые просьбы еще немного задержаться, откланялся и вышел, окликнув за собой и Митяя.
Митя-блаженный, однако, догонять Юрку не стал. Сначала проворно подскочил к Резнику, который также поднялся из-за стола, так как хотел пораньше лечь спать и уже направился было в комнату, и, переминаясь с ноги на ногу, робко попросил у него двадцатку.
Его пьяненькие (а пить он не умел совсем, быстро хмелея), съёженные глазки смотрели на Виктора кротко и жалостливо.
Виктор добродушно улыбнулся, видя, какой мольбой полна душа Митяя, и хотя он не раз сталкивался с подобным типом попрошаек и понимал, что двадцатку эту можно считать выброшенной на ветер, все же снисходительно протянул деньги, спросив только без всякой задней мысли:
— А отдашь хоть?
— Конечно, отдам, как же не отдать-то? — чуть ли не скороговоркой ответил Митя и тут же выскочил вслед за Юркой.
Виктор, нежась, в блаженстве вытянулся на раскинутой диван-кровати. Рядом с ним мог поместиться еще кто-нибудь, остальным Пашкин кинул на пол широкий матрас, несколько штопанных-перештопанных ватных одеял и старые шинели под голову вместо подушек. Все сумки сгрудили между стоявшем в углу комнаты трюмо и невысоким, заставленным разными безделушками пухлым комодом.
Несмотря на огромное желание спать, Виктор долго не мог уснуть, непроизвольно слушал непрекращающиеся шумные разговоры на кухне, которые в большинстве своем крутились вокруг одного и того же: как вас так жестоко могли обмануть, мир не без добрых людей, огромное тебе спасибо, Сашуня, что ты нас понял и приютил, теперь нам не страшен ни дождь, ни снег, ни ураган великий.
Не хотелось верить в то, что их, как последних лохов, просто-напросто обвели вокруг пальца. В душе все равно теплилась слабая надежда, что все станет на свои места, образуется и они надолго в Лехнаволоке не задержатся, а поедут дальше, куда и собирались: в лес, на лесоповал.
Он, инженер, измучившийся в поисках работы, серьезно рассчитывал на эту шабашку: заработав здесь, можно было двигаться дальше по жизни…
Виктор шумно вздохнул.
Уже засыпая, сквозь сон он услышал, как его товарищи по несчастью взорвались задорной украинской песней «Ой, у гори два дубкы, ой у гори два дубкы!», — будто доказывая ему, старому неверу и скептику, что все еще не так уж и плохо, все еще впереди…
4
На следующий день все проснулись в приподнятом настроении.
Спали долго. Вчерашняя попойка затянулась до трех ночи. В запале они перебрали почти весь известный им репертуар как народных, так и современных песен, и драли глотки до тех пор, пока не кончилось спиртное и не охрипли ведущие голоса Гудзя и Саленко.
Сумки разбирать не спешили: все надеялись, что ни сегодня-завтра они уедут. Этот постой, верили, временный и надолго не затянется. Однако голод не тетка, время приближалось к обеду.
Виктор предложил сварить немудреный суп, для которого в заначке еще имелись лук, морковь, вермишель и несколько предусмотрительно прихваченных с собой картошин.
Женька, узнав у хозяина, откуда можно позвонить в город, отправился в Заозерье на почту. Бражко и Саленко, отыскав в серванте леску и крючки и нарезав из веток удилищ, смастерили удочки и, не дожидаясь варева, махнули на озеро рыбачить.
Пашкин, поняв, что опохмеляться мужики не собираются, не долго думая, улизнул в надежде промочить горло где-нибудь
